— Привет-привет, — улыбнулась жена Жириновского.
Он закончил подход и подошёл к ней, чтобы вежливо приобнять.
— А ты схуднул, — сказала она, рассмотрев его повнимательнее.
— Закономерно схуднул, прошу заметить, — улыбнулся Директор. — С чем пришла?
— Да вот, поесть тебе принесла, — показала она на авоську с двухлитровой банкой. — Борщ, как ты любишь. Сметану не забудь купить.
— Спасибо, — принял Директор угощение.
— Ты точно не передумал? — спросила Галина.
— Нет, не передумал, — ответил он. — Ты должна понять, что у меня нет другого пути.
— Прости за тот раз, — извинилась она.
— Забыли, — махнул рукой Директор.
— Но ты всё равно дурак, — улыбнулась Галина.
— Да, — улыбнулся он ей в ответ. — И фамилия у меня дурацкая…
— Не говори так, — покачала она головой.
— Я же шучу, — вновь улыбнулся Директор.
— Пойду я тогда… — произнесла Галина.
— Нет, подожди, — остановил он её. — Идём в дом.
В квартире он сходил в спальню и достал из тайника свою заначку.
— Мне отпускные выплатили и бывший начальник, задним числом, премию выписал… — сказал Директор.
С Германом Викторовичем Гавриным, председателем Инюрколлегии, у него установились неожиданно тёплые отношения. По косвенным признакам, Гаврин всё ещё чувствует на себе вину за то, что своими действиями повлиял на решение Директора ехать в Афганистан…
«А может, Жириновский с ним особо не общался, поэтому они толком не знали друг друга и наветы злопыхателей из коллектива успешно формировали мнение председателя», — подумал Директор.
Он передал жене Жириновского пятьсот сорок рублей.
— А сам? — нахмурилась Галина.
— А мне-то зачем? — улыбнулся Директор. — Как возьмут в ОКСВА, буду на полном государственном обеспечении.
— Ах, да… — кивнула Галина, а затем отвернулась, чтобы утереть навернувшуюся слезу. — А если тебя убьют?
— Не должны, — улыбнулся Директор. — Да и служить я буду переводчиком — риски будут пониженные. Уж точно ниже, чем у рядовых и сержантов.
— Ты ещё здесь, а я уже переживаю… — всхлипнув, сказала Галина.
— Не переживай, — попросил Директор и обнял её.
На его груди она и расплакалась окончательно.
Они постояли так несколько минут, а затем она решительно разомкнула объятия, поцеловала его и ушла.
— Не дай бог!!! — пригрозил ему Жириновский из зеркала прихожей.
— Да я никогда! — заверил его Директор.
— Я знаю, — с обречённым выражением лица вздохнул Владимир Вольфович. — Ладно, что у нас на повестке, Анатолий Павлович?
Обращение по имени-отчеству начало коробить Директора — как-то так сложилось, что он идентифицирует себя как Директора, ведь кто ты, если не тот, кем ты работаешь?
«Или работал…» — подумал он и ему стало немного грустно на душе.
— Я жду, — требовательным тоном произнёс Жириновский в зеркале.
— Фарси — три часа, — наконец, ответил Директор. — Затем учим общевоинские уставы — ещё три часа. Затем идём во двор, мешать молодёжи своим пыхтением и кряхтением — ещё два часа…
— Не отставать — вперёд! — скомандовал Владимир Вольфович.
*СССР, в небе над КазССР, 9 июня 1983 года*
— … и я утверждаю, что единственный хороший президент США — это Франклин Делано Рузвельт! — заключил Директор. — Остальные — дрянь!
Ему слегка не повезло — досталось место в хвостовой части. С одной стороны, это самая безопасная часть самолёта, а с другой, у Ту-154 двигатели в хвосте, поэтому говорить с кем-либо можно только на повышенных тонах.
— А почему?! — спросил подполковник Тимирязев.
Иван Артемьевич — офицер запаса, подполковник медицинской службы, стоматолог, отправленный в командировку в Кабул.
— Потому что его «Новый курс» — суть, беспрецедентно глубокое вмешательство государства в экономику! — ответил Директор. — Буквально, временный государственный капитализм! И, одновременно с этим, зримое доказательство того, что даже просто элементы плановой экономики способны творить чудеса! Они уже начинают, потихоньку, стенать и скучать по 50-м годам, которые, по сути, построил Рузвельт, своим «Новым курсом»!
— Это что, получается, Рузвельт был близок к социалистическим идеям — ты это хочешь сказать?! — уточнил подполковник медицинской службы.
Как и Директор, он одет в повседневную военную форму, но со знаками отличия подполковника, а не старшего лейтенанта.
— Да куда там! — махнул рукой Директор. — Он был насквозь буржуазным — поэтому-то его сейчас и принято так любить в Штатах! Я говорю, что план — это не привилегия социалистических государств!