«Жёсткость необходима», — сказал появившийся на экране Директор. — «Я не верю в систему „давайте всех обнимем и поплачем“. Я за результаты. А результаты требует дисциплины — иногда очень жёсткой».
Он говорил это и даже сейчас готов повторить во всеуслышание — ничего не изменилось. Он убеждён, что в образовании, без дисциплины, можно достичь только средних результатов, во многом благодаря исключительно природному потенциалу учеников. А дисциплины не бывает без жёсткости.
«По словам самого Орехова, он поощрял „жёсткость“ и выступал против „объятий и сочувствия“ — как вы и услышали только что», — интерпретировала его слова телеведущая. — «В условиях подобной авторитарной педагогики и возникает травля, подавление и насилие».
«Это советская воспитательная методика!» — вставила свою реплику психолог. — «Тоталитарное подавление детей и превращение их в послушных роботов!»
В груди Директора начал формироваться клубок из гнева и обиды.
— Да чтоб вы сдохли… — прошептал он. — Ненавижу вас, продажные подстилки …
Его вновь начала одолевать слабость, и он, ставшей ватной рукой, взял с тумбочки почти опустевший стакан.
Тыкая трубкой, пытаясь попасть ею в рот, он вдруг осознал, что не чувствует губ.
«О, нет…» — понял он всё.
«Картинку» перед глазами рвануло набок, справа будто бы выросла сплошная свинцово-чёрная стена, а телевизор стал слышен будто бы из-под воды…
«…, а теперь к другим новостям», — вещала телеведущая. — «Сыновья Владимира Жириновского, скончавшегося 6 апреля прошлого года, выиграли суд…»
«… какой… ещё…» — с трудом формулировались мысли в стремительно умирающем мозге Директора, — «… Жириновский…»
*СССР, Московская область, г. Москва, ул. Горького, 15 апреля 1983 года*
Перед глазами Директора возникло помещение в знакомом, до боли, но, почему-то, пугающем стиле. Прямо напротив него были шкафы с книгами, слева — стена с четырьмя окнами, занавешенными плотными бордовыми портьерами и белыми гардинами, справа — стена с панелями «под орех», а над панелями висят портрет Ленина и герб СССР.
Ленин изображён по пояс, на бордовом фоне, одет в чёрный костюм и белую рубашку с тёмно-красным галстуком. Взгляд его направлен будто бы чуть в сторону от смотрящего на портрет, на лице его по-отечески добрая полуулыбка.
Посреди помещения стоит овальный стол, вероятно, из бука, покрытый зелёным сукном, закреплённым латунными кнопками по периметру.
Вокруг стола двенадцать стульев, за одним из которых и оказался Директор.
Перед ним восемь человек, пять мужчин и три женщины, все в старомодных деловых костюмах. Перед мужчинами на столе стоят пепельницы, каких Директор не видел уже очень давно. Трое мужчин курят, включая того, который сидит за короткой частью стола и что-то говорит, глядя Директору прямо в глаза.
— … осознаёте всю тяжесть своего проступка? — поинтересовался этот мужчина.
На нём однобортный костюм цвета тёмно-серый меланж, слегка приталенный, под ним светло-голубая рубашка, а также тёмно-графитовый галстук с узором диагональная «шахматная сетка» с бледно-серебристыми точками. На правой руке часы «Полёт» — Директор давно не видел такие…
Как он ни силился, у него не получалось разглядеть лица — вместо него какое-то мутное «мыло».
— Да… — ответил Директор, не нашедший варианта лучше.
У него сразу же заныла левая рука, а затем заболела голова, поэтому он не смог осмыслить то, что говорил мужчина.
— …нарушение § 24 «Положения об адвокатуре СССР», — вновь превратились звуки в осмысливаемые слова, — связанное с получением и хранением валютных сертификатов Внешпосылторга…
— Это очень серьёзный проступок, — произнёс такой же безликий мужчина, сидящий по правую руку от Главного. — Дело подсудное, ОБХСС или даже КГБ…
Эти две аббревиатуры Директору были знакомы, но они пришли прямиком из далёкого прошлого, произошедшего десятилетия назад.
На лбу его проступил пот.
Безликий мужчина в чёрном костюме, сидящий слева от Главного, склонился к нему и что-то шепнул.
— Но, несмотря на серьёзность поступка, я считаю, что лучше не доводить ситуацию до крайности, — сказал Главный. — Напишете увольнение по собственному желанию, и мы расстанемся. Напишете?