— Дядя Коля, возьмите меня в партизанский отряд, — попросил я, возвращая парабеллум.
— А что? Я не против, — ответил Власов. — Но надо поговорить с командиром.
Партизаны наведывались к Каваляускасам не так часто, но регулярно. Приходил и тот высокий в кожанке — командир. Я и у него попросился в партизанский отряд.
— А мама отпустит? — спросил он.
— Нет, конечно.
— Ну, вот, как же мы тебя возьмем, если мама не отпустит?
— А вы возьмите меня вместе с мамой.
— Она согласна?
— Не знаю, — опустил я голову.
— Ладно, потерпи немного. Сейчас мы вас не можем, взять в отряд. А там видно будет, — сказал командир.
Вскоре после этого разговора в усадьбе Каваляускасов неожиданно появилась гостья — маленькая, сгорбленная старушка со стеком в руке, заменяющим ей посох. Завидев ее еще издали, Йонас остолбенел. Потом опомнился, крикнул Зосю, и его словно ветром подхватило: он тут же загнал собаку в будку и вход прикрыл старым корытом, потом побежал в школу предупредить раненого, чтобы он сидел там тихо и пока не выходил оттуда. На крыльцо выскочила Зося и тоже переполошилась.
Когда старушка вошла во двор, хозяева подхватили ее под руки и, беспрестанно кланяясь ей и улыбаясь, повели в дом. Мы с мамой в это время находились во дворе. Вскоре на крыльцо выбежала Зося и позвала нас торжественным голосом, словно хотела сообщить нам величайшую радостную новость:
— Паша!.. Владукас!.. Скорее сюда! Вас желает видеть барыня!..
Какая барыня? Зачем она желает нас видеть? Ничего не понятно. Вслед за Зосей мы вошли в дом. К нам семенящей походкой подошла незнакомая старушка, которую только что с такой любезностью встретили хозяева, и тоненьким, певучим голосом на чистом русском языке заговорила:
— Здравствуйте!.. Вы и есть те самые русские, про которых мне рассказывал муж — доктор Гирдвайнис? А это тот мальчик, у которого приступы эпилепсии? Очень неприятная болезнь. До сих пор мировая медицина бессильна перед ней, врачи не знают, отчего она возникает и как ее лечить. А что вам сказали в Шяуляйской поликлинике?
Не дождавшись ответа, старушка воскликнула:
— Ах, да! Мы еще не познакомились… Ольга Мальцова, — представилась она, сунув свою руку вначале маме, потом мне. Рука у нее была детская: сухонькая, легонькая, обтянутая тонкой глянцевой кожицей с синими прожилками. Голова слегка тряслась. На маленьком, точно у куклы, личике со множеством морщин застыла строгая, непроницаемая маска.
Это была та самая знаменитая русская помещица-соседка, имя которой Каваляускасы произносили с благоговением и всегда подобострастно кланялись, завидев еще издали ее роскошный тарантас с кожаным верхом, запряженный тройкой лихих рысаков. Но сама барыня, проезжая мимо их усадьбы, на поклоны не отвечала. Каково же было удивление и радость Каваляускасов, когда эта гордая и недоступная помещица сама явилась к ним! Причем не в своей роскошной пролетке, а пешком. Еще больше удивились они, когда барыня Ольга сказала, что хочет видеть русских батраков.
— Муж говорил мне, что вы эвакуировались из Дятькова. Это правда? — не давая никому опомниться, сыпала она вопросы, делая ударение в слове «Дятьково» на первое «о», а не на «я», как произносят современные дятьковцы. — О, как меня взволновала и обрадовала эта весть, вы даже представить себе не можете!.. Дятьково, Дятьково!.. Милая, лесная глушь!.. Америка в России!.. Вы читали рассказ господина Немировича-Данченко «Америка в России», опубликованный в «Русской мысли»?.. Ах, да, конечно, вы не могли его читать: ведь он опубликован был еще в прошлом веке. А жаль! В нем прекрасно описаны мальцовские заводы, в том числе и Дятьковский хрустальный, где помещалась главная контора и жил мой дед генерал Сергей Иванович Мальцов! Вы что-нибудь знаете о нем? — обратилась она к маме. Мама кивнула, но прийти в себя еще не могла, чтобы заговорить. Еще бы! Ведь перед ней стояла живая музейная редкость. Конечно, она слышала и читала до войны много всяких рассказов о Мальцовых — основателях города Дятькова и Дятьковского хрустального завода. Газеты писали, как во времена крепостного права один из Мальцовых, «радетель» населения округа «опекал» рабочих: отбирал у них последние трудовые гроши, и без разрешения хозяина они не имели права жениться.