Мама пообещала в ближайшее воскресенье отпроситься у хозяев в гости к русским колонистам: ведь приглашала сама барыня. Но у наших хозяев и в воскресенье было много работы, пообещали отпустить нас в следующее воскресенье.
Подошло время расставаться с Николаем Власовым, который вместо трех дней пролежал в школе около месяца. Больше оставаться здесь ему было нельзя. Близились осенние праздники урожая, когда крестьяне собираются вместе молотить хлеб. После окончания работ устраивались грандиозные пиршества. Скоро такие гости должны были нагрянуть и к нам. Кроме того, в любой день могла появиться учительница Стефа Габриолайтите и застать в своей школе раненого, что могло привести неизвестно к каким последствиям.
За ним пришли несколько партизан вместе с командиром отряда.
Разлука с дядей Колей была для меня большим огорчением. Я к нему сильно привязался и уже свыкся с мыслью, что никогда не расстанусь, так как до самого последнего момента надеялся, что партизаны возьмут меня в свой отряд. А теперь что же получается? Они уходят, а мы опять остаемся батрачить у своего хозяина. Надоело.
Я подошел к командиру и сказал:
— Товарищ командир, разрешите обратиться!
Тот удивленно вскинул на меня брови:
— Ну, обращайся.
— Товарищ командир, — заявил я, — прошу вас зачислить меня в свой отряд, так как я хочу сражаться с фашистами… Если вы меня не зачислите, то я сбегу на фронт. Даю вам честное пионерское!
И я взметнул над головой кисть правой руки с сомкнутыми лодочкой пальцами, что означает пионерскую клятву.
Командир ухмыльнулся.
— Не верите? — обиделся я. — Да?.. Не верите? Ну, и не верьте! Вот — зуб вон, что завтра же сбегу на фронт! — ногтем большого пальца я зацепил передний верхний зуб и щелкнул им, потом ребром ладони провел по горлу — так клялись дятьковские пацаны.
Раздался дружный смех партизан. Не смеялся только один командир. Дождавшись, когда смех утихнет, он, пронзая меня насмешливым взглядом, сказал:
— Видишь, как над тобой смеются? А знаешь, почему? Потому что ты, как «рассеянный с улицы Бассейной». Помнишь: «Вместо шапки на ходу он надел сковороду»? Так и ты. Вы с мамой уже давно в партизанском отряде, а ты только сейчас вздумал проситься.
Краска ударила мне в лицо, и я воскликнул:
— Как?! Уже приняли! Значит, мы не будем больше батрачить у Каваляускаусов?
— Да нет, побатрачить вам еще придется… до весны.
— Почему?
— Потому что вы с мамой больше принесете пользы именно здесь, работая батраками у хозяина. Вот почему!.. А весной мы вас возьмем в партизанский отряд. Обещаю.
— Ну, какую же пользу мы принесем здесь? — чуть не плача, спросил я.
— А ты уже ее принес, — серьезно ответил командир.
— Какую? — удивился я.
— Нет, вы только посмотрите на него! — укоризненно покачал головой партизанский командир. — Он опять ничего не знает. А разве ты забыл, какое задание выполнял в Шяуляе?
Меня охватило смущение. Я, конечно, помнил это задание. Но моя роль в выполнении его казалась мне незначительной, что не стоило бы и говорить о ней. Поэтому я ответил:
— Это была не моя заслуга, товарищ командир.
— А чья же?
Я замялся, переступая с ноги на ногу.
— Ну, говори же, говори, кто выполнил наше задание? Может быть, действительно, не ты? Тогда кто же?
Я помолчал еще немного, а потом выпалил:
— Коза!
Снова грохнул оглушительный смех. Партизаны хватались за животы, покатывались.
— Какая коза? — грозно насупился командир, сдерживая улыбку.
— Обыкновенная, товарищ командир… Зюля ее зовут.
— Ничего не понимаю… Значит, важное задание Родины выполнил не наш партизанский разведчик Вова Котиков, а какая-то рогатая четвероногая коза Зюля. Так, так… Что же нам теперь делать, товарищи? Только что в нашем штабе получили радиограмму из Москвы, в которой просят нас объявить благодарность тому, кто дал сведения о дислокации и передвижении немецких войск в Шяуляе. Так что же нам теперь — объявить благодарность козе?.. Может, заодно и орденом ее наградить?..