И среди этой изумительной снеди с царственно-надменным видом возвышались на столах пузатые бутыли с самогоном. По углам стояли бочки с пивом и квасом, пенясь и шипя от свежего хмеля.
Так же, как и закуска на столах, в определенном, строго продуманном порядке усаживались гости. Те, кто побогаче, проходили в светлую, переднюю горницу, а бедняки устраивались в прихожей, у порожка. Иной норовил сесть поближе к богатым. Поэтому хозяева с ног сбились, пока всех усадили и угомонили.
Брат хозяйки Юозас Абрамовичус, с которым я работал, сел за почетный стол и рядом посадил меня. За этим столом собрались в основном молодежь из зажиточных крестьян. Взрослые парни, как на подбор: здоровые, веселые, с зычными голосами. Среди них была единственная молодая женщина, необыкновенно красивая, я ее впервые увидел. Она не работала на молотьбе, но вела себя здесь, как хозяйка, озаряя всех очаровательными улыбками и дорогими украшениями. «Кто же она такая? Откуда?» — терялся я в догадках, не спуская с нее глаз. Называли ее все панялей Стефой.
К нашей молодежной компании присоединился и сам хозяин Йонас Каваляускас. Началось грандиозное пиршество. К моему великому удивлению, оно проходило совершенно не так, как в России. Помнится, еще до войны, когда в нашем доме устраивалось гулянье, то мой папа как хозяин наливал рюмки всем гостям, сидящим за столом: мужчинам — «по беленькой», а женщинам — «по красненькой». Затем они все вставали, произносили тост и, чокаясь, все разом пили, после чего громко крякали и закусывали. Правда, женщины создавали только видимость, что пьют, а на самом деле пригубляли или пили маленькими глоточками, страшно морщась при этом и картинно махая руками, потом скорее закусывали шоколадными конфетами.
А здесь? Встал только один человек — старейшина застолья. Им был мой хозяин Йонас. Он обхватил широкими ладонями пузатую бутыль с самогоном, преподнес ее ко рту, вытащил зубами тряпичную пробку из горлышка, которое при этом издало звук, как елочная хлопушка, и из него потянулся вонючий дымок. После этого хозяин налил стопку только себе и залпом выпил ее, пожелав здоровья лишь одному человеку — сидевшему от него слева, и ему же налил стопку и передал бутыль. Пока Йонас закусывал, сосед точно так же встал из-за стола, налил стопку своему соседу слева и, пожелав ему здоровья, передал бутыль, а свою стопку выпил до дна. Третий гость повторил то же самое точь-в-точь.
Так зеленый змий пошел гулять по кругу от одного к другому, слева направо, как ходит часовая стрелка. Чем дальше он продвигался, тем сильнее веселился, развязывая язык даже у самых молчаливых парней. Дошла очередь до паняли Стефы — и она выпила до донышка под одобрительные возгласы молодежи. Дошла очередь до Юозаса — он тоже осушил свою стопку и налил мне — своему соседу слева. Но ведь я никогда в жизни не пил спиртных напитков. Правда, до войны у меня имелась специальная рюмочка «Ванька-встанька», предназначенная для моих дней рождения и разных торжественных случаев. Эта рюмка называлась так потому, что ее, как не опрокидывай, она все равно вставала в вертикальное положение. Причина заключалась в массивном стеклянном дне, которое по весу перетягивало легкую верхнюю часть.
Отец с серьезным видом наливал мне, как и всем женщинам, из отдельной бутылки «красное вино», а на самом деле газированную водичку, называемую морсом. Но я делал вид, что пью настоящее вино: так же, как взрослые, морщился и занюхивал черным хлебом, чем вызывал за столом общий смех.