— Как он? — Джейк воспользовался отсутствием Кларенса, зная, что от него не получит прямого ответа.
— Ему действительно очень плохо. Но он достаточно хорошо притворяется. Я рада, что ты заехал. Он взбежал на лестницу, как раньше, чего не делал с тех пор, как... Как все это случилось. Ему нужен друг.
— Ага. Все будет хорошо.
Кларенс появился, но уже в летних брюках, и другом джемпере с галстуком. Джейк удивленно смотрел на него, пока тот спускался по лестнице, и в его голове пронеслась мысль, что они все-таки направляются в спортивный магазин, а Кларенс оделся так, как будто собрался на прием к Биллу Гейтсу в Майкрософт. Уже стоя в дверях, он вопросительно взглянул на Же-ниву, но его вопрошающий взгляд остался без ответа.
Кларенс с семьей ехал воскресным утром в церковь Евангельского Завета в Грешеме. Они ходили туда последние несколько месяцев, это была третья по счету церковь, которую они посещали с тех пор, как переехали в Грешем десять лет назад.
Тай чувствовал себя крайне неуютно, потому что был единственным в церкви чернокожим подростком и вообще единственным черным, не считая семьи Кларенса. Кларенс настоял на том, чтобы племянник пошел в воскресную школу для старшеклассников и заглянул в класс, чтобы удостовериться, что Тай последовал его указанию. Парень угрюмо сидел в углу комнаты, готовый дать отпор каждому, кто попытается заговорить
55
с ним, но, насколько Кларенс мог судить, никто таких попыток не предпринимал.
Перекусив бифштексами с салатом в придорожной закусочной, Кларенс с семьей повезли Тая и Селесте к Хэтти Бернс. Хэтти показала Селесте место, где та будет спать. Остановившись посреди комнаты, девочка молча уставилась на свою перенесенную из их дома и чудом не задетую градом пуль кроватку, которая по сравнению со стоявшей рядом большой кроватью Хэтти казалась крошечной. Таю была отведена швейная мастерская. Когда-то в этой комнате жили двое сыновей Хэтти, один из которых теперь был успешным сварщиком и имел хорошую семью, а другой отбывал срок за вооруженное ограбление.
«И почему люди, выросшие в одном доме, становятся такими разными?» — подумал Кларенс. Он подумал о своих братьях, Харли и Эллисе. Харли был профессором Портлендского госуниверситета, в то время как Эллис провел в тюрьме почти столько же лет, что и на свободе. Кларенсу хотелось верить, что Таю пойдет на пользу жизнь под крышей Хэтти, однако он не представлял, каким образом эта женщина сможет дать его племеннику должное воспитание.
«Парню нужен отец, Анци», — прозвучал внутри него знакомый голос.
Пока дети переносили вещи в свои комнаты, а Женива обговаривала с Хэтти детали, Кларенс вышел на улицу и побрел к дому Дэни. Остановившись у парадного входа, он молча смотрел на изрешеченную пулями наружную обшивку стен и заколоченное досками окно спальни. Затем его взгляд упал на потертое крыльцо, на котором еще остались следы от сорока желтых отметин, обозначавших расположение гильз.
Заглянув в щель между досками, Кларенс отметил, что из комнаты почти все вынесли. У Хэтти был ключ. Она перенесла в свой дом кроватку Селесте и, наверное, позаботилась об остальных вещах. В углу спальни лежала кровать Фелиции — точнее то, что от нее осталось. По крайней мере, кровь смыли. Заметив маленькую сумку для бутербродов, Кларенс с отвращением уставился на жирафа с дыркой в голове.
В понедельник утром Кларенс приехал в здание «Орегон Трибьюн» на час раньше обычного — еще не было семи. Ему совсем не хотелось проходить через комнату, полную людей, ощущая на себе их взгляды.
Как всегда, у него в руках был мягкий коричневый кейс, кожа на котором настолько растянулась от постоянно выпирающих предметов, что в незагруженный работой день напоминала обвисшие щеки отдыхающего трубача.
Кларенс поднялся на лифте на третий этаж, энергично шагнул из кабины и свернул направо, направляясь к спортивной редакции, изо всех сил стараясь не встречаться глазами с работниками отдела новостей, мимо южных границ которого он проходил.
В помещении стоял рабочий гул. Гармонию размеренной рутины то и дело взрывал звук возбужденных голосов, сообщающих свежие новости. Воздух был наполнен запахом бумаги и типографской краски, копировальных аппаратов, факсов и лазерных принтеров. Бумага была повсюду: пришпиленная кнопками к пробковым доскам, приклеенная скотчем к компьютерам и стенам — голубые, зеленые, красные и желтые листки (преимущественно клеящиеся записки), отчаянно взывающие о внимании.