Карп пробралась поближе к Норкосту. Одна фотокамера висела у нее на плече, а вторую, побольше, она держала в руке, готовая запечатлеть еще один интересный ракурс политика.
— Привет, Линн, — услышал Кларенс, как Норкост обратился к Карп, как будто она была его любимой кузиной.
Ну, кто еще может знать фотожурналистку по имени, если не целующий детей, радостно пожимающий руки, беседующий с толпами политик, наподобие Норкоста?
— Эй! — окликнул он Карп. — Как насчет фото с моим хорошим другом Кларенсом Абернати?
Увидев как Кларенс начал отмахиваться за спиной у Норкоста, Карп едва сдержалась, чтобы не улыбнуться.
— Хорошо, давайте сфотографируем вас обоих здесь, внизу. Давай, Кларенс, спускайся и пожми руку члену совета. Хорошо, повернись вот так, пожмите руки, улыбайтесь.
Уступив натиску Карп, Кларенс слегка растерялся, и когда Норкост протянул свою руку, он не успел вовремя отдернуть свою. Этого секундного промедления было достаточно, чтобы запечатлеть их рукопожатие на пленке.
Кларенс впервые увидел вблизи красный галстук Норкоста — очень оригинальный, но из недорогого материала, что совсем не соответствовало стандарту жизни политика. Он был покрыт одинаковыми узорами разного размера, наподобие неправильных треугольников, у которых черное правое ребро было толще остальных двух. Все это выглядело несколько нелепо. Подобные галстуки обычно дарят тетушки на Рождество. Их держат в дальнем углу шкафа и надевают только тогда, когда тетушка приезжает в гости.
«Да, Норкост, с нарядом ты промахнулся».
Этот момент доставил Кларенсу удовольствие. Когда он взглянул на лицо Норкоста, ему показалось, что он впервые за-
106
метил на лице политика признак слабости: нервное подергивание левой щеки. Тик!
Норкост подошел к Жениве и тепло поприветствовал ее. Женива, Эстер и старина Per выглядели большими друзьями. Кларенс сидел и угрюмо наблюдал за Норкостом взглядом, способным прожечь фанеру.
Скептицизм Кларенса в отношении политиков не останавливался только на демократах, подобно Норкосту. Республиканцев он считал не меньшими оппортунистами. Для него большинство выборов выглядело состязанием между колдуном скрытым и колдуном откровенным. В обществе черных политика играет важную роль (возможно, даже слишком), но он чувствовал, что политики (и не только белые) часто используют черных в своих целях. Кларенса злило, что Норкост сегодня использовал его.
Когда толпа разошлась, Карп опять подошла, но на этот раз для того, чтобы выразить соболезнование.
— Эй, Кларенс! Как ты?
— В порядке. Просто я не в восторге от этого цирка.
— Да, Норкосту нет равных. Я имею в виду пустую болтовню. Сегодня он настоящий герой. Видел бы ты его утром во время визита к твоей племяннице.
— Ты была там?
— Конечно. Ты думаешь, он сделал бы это, не известив прежде «Трибьюн»?
— Фото для показухи? Кто тебя послал? Бетти?
— Ага.
— Не могу поверить, что он так использует «Трибьюн»!
— Вспомни, что Райлон — его ставленник. Не для того ли, чтобы с нашей помощью бесплатно рекламировать себя?
— Неужели Бетти действительно пошел на это?
— Я не знаю. Послушай, я — всего лишь фотограф и не выбираю себе заданий. Я просто делаю, что мне говорят.
— Да уж. Именно так говорили все нацисты во время Нюрнбергского процесса, — сказал Кларенс угрюмо.
Похлопав его по плечу, Карп захихикала как девчонка.
— Глянь, он идет сюда. Тут я вас, парни, оставляю. Сегодня я уже достаточно наслушалась Рега, — и Карп пошла в другую сторону, притворившись, что не заметила Норкоста.
— Пока, Линн, — окликнул ее Норкост.
Никто не называет ее Линн. Она просто Карп.
107
— О! Пока, Per, — сказала она, оглянувшись, — классный галстук.
— Кларенс, — Норкост опять протянул свою руку, — большое тебе спасибо, что ты пришел сегодня. Твое присутствие на этом митинге о многом говорит нашему городу.
На этот раз Кларенс проигнорировал протянутую руку.
— Что за внезапное внимание к моей сестре, Норкост? Она что, была одним из рабов на твоей плантации? Заботишься о черных? А может, ты заботишься о себе?