Кларенс вспомнил случайно подслушанные слова одного белого репортера: «Да, Абернати — прекрасная кандидатура на место по квоте». Он знал, что заслуживает этого места, но политика расового равноправия, которая помогла многим черным получить работу, также увековечила миф о том, что черные не могут занимать хорошую должность, благодаря своим знаниям. Это беспокоило Кларенса тогда, это беспокоило его и сейчас.
Его очень хотели видеть в «Орегон Джернал» — особен-
112
но состоятельный, и потому ни от кого не зависящий Райлон Беркли, который по какому-то странному стечению обстоятельств после объединения стал вице-президентом, главным администратором и, наконец, владельцем «Трибьюн». Беркли лично отвез Кларенса в ресторан «Портленд», где он оказался одним из трех черных (два других убирали грязную посуду со столов). Это был без сомнения самый фантастический ужин в его жизни. В тот незабываемый вечер Беркли предложил хорошую должность, и несколько дней спустя Кларенс подписал контракт с «Джернал».
Когда он получил свой первый чек к оплате, то даже растерялся. Это была очень большая сумма — такая сумма, какую его отец никогда не получал, и она более чем в два раза превышала его зарплату сторожа. Некоторое время Кларенс испытывал трудности в общении, что было его собственным видом рабства без кнута. Он узнал силу словесных побоев со стороны редакторов, хотя этому подвергались и белые. Со временем он к этому приспособился (по крайней мере, внешне).
Сейчас, оглядываясь назад, Кларенс чувствовал угрызения совести из-за того, что сравнивал пережитый им расизм с опытом своих предков. Он ощущал, что этим обесценил их испытания и опошлил их страдания, потому что его собственные трудности были далеко не такими суровыми. Хотя Кларенс и слышал об ограниченных карьерных возможностях черных, опыт его работы наводил на мысль об обратном. Это было началом его постепенного пятнадцатилетнего перехода от умеренного либерализма к несгибаемому консерватизму.
На одной из семейных встреч восемнадцать лет назад кузен, услышав о том, что он собирается работать в газете, предупредил: «Оставайся черным, парень».
Кларенс часто размышлял над этим предостережением. Если быть черным означало только иметь черную кожу, то каким бы образом он мог стать белым? Он понимал, что имел в виду кузен. В Америке преуспевают только белые. Если преуспевает черный, то это означает, что он — продажный негр и предатель. Предупредивший Кларенса кузен бросил свою жену и детей, продавал наркотики и, в конце концов, угодил в тюрьму за вооруженное ограбление и угон автомобиля. И все же этот человек, вероятно, все еще гордится тем, что «остался черным».
Кларенс испытывал от расовых оваций не больше удовольствия, чем от критики. В северном Портленде некоторые люди,
113
читая его заметки и обсуждая их за обедом, говорили ему или его родителям: «Мы гордимся тобой». Можно было подумать, что каждая его статья, каждое достижение — это еще один кирпич в стене равноправия, как будто Кларенс был в отделе спортивных новостей Мартином Лютером Кингом-младшим. Он был успешен, и это ему нравилось. Но все-таки ему не давало покоя то, что любого молодого чернокожего, который не употребляет наркотиков, работает и не ворует, начинают превозносить чуть ли не как второго Фредерика Дугласа.
«Я всего лишь репортер, будь оно не ладно! Не делайте из меня супергероя».
И все же Кларенс повторял себе услышанные много лет назад слова: «Твоя репутация — это все, что у тебя есть». И Кларенс Абернати упорно трудится над созданием своей репутации. Он ни за что не позволит ей ускользнуть.
Кларенс сидел в гостиной своего дома. Перед ним первой страницей вниз лежал свежий номер «Трибьюн». Кларенс специально перевернул газету, чтобы не видеть двух фотографий Норкоста: одну — с митинга, вторую — из больницы.
Он отдыхал, откинувшись в старом кресле, настолько потертом, что из него уже вылезала набивка, Женива хотела выбросить это кресло еще десять лет назад после переезда, но было принято компромиссное решение, и раритет отправился в подвал. Сидя в дружеских объятиях потертого приятеля, Кларенс ощутил какой-то знакомый, еле уловимый аромат, напоминающий старые духи. Обернувшись, он увидел на стене справа от себя вышивку, подаренную ему мамой четырнадцать лет назад. Это было изображение льва и ягненка, лежащих рядом, под которыми был вышит стих из Аввакума: «Ибо земля наполнится познанием славы Господа, как воды наполняют море».