Член совета вздохнул.
— Что конкретно вас интересует?
— Хорошо. Буду конкретным. Правда ли, что во время последней избирательной кампании вы наняли членов известных банд, чтобы они распространяли вашу литературу, а также развешивали и затем снимали после выборов рекламные плакаты?
— Но все это было законно. Я дал этим ребятам приличную работу как альтернативу всякой незаконной дряни. Они нуждаются в работе, Кларенс. Ты же знаешь.
— Но они же бандиты.
— Тот факт, что они не всегда поступают правильно, не означает, что мы не должны давать им шанса. Если у них не будет возможности получить приличную работу, как можно ожидать, что они скажут «нет» соблазнам? Я горжусь тем, что смог нанять этих ребят и тем самым дал им шанс.
186
— Согласно тем записям, которые я вижу, на развешивание плакатов и раздачу литературы вы потратили свыше двадцати тысяч долларов. Какая часть этих денег оказалась в руках бандитов?
— Точное распределение средств мне неизвестно. Об этом лучше поговори с Карсоном Грэем.
— Я не хочу разговаривать с Грэем, — сказал Кларенс, — я спрашиваю вас.
— Это интервью или допрос?
— Вы считаете, что наем бандитов — это путь решения проблемы банд? А может, это средство устрашения общественности? Например, если кто-то узнает, что я голосовал за другого кандидата, не придется ли мне держать ответ перед группой молодых головорезов?
— Это Америка, — сказал Норкост, — или ты забыл, что у нас выборы проходят путем тайного голосования? Люди могут голосовать, как хотят, без страха или притеснений. Никого устрашения не существует. Это — не Чикаго, это — Портленд, штат Орегон. Поэтому твои предположения безосновательны.
— Я жил в Чикаго, и я живу в Портленде. И там, и здесь — Америка. И нет ни одной проблемы в Чикаго, которая не могла бы стать проблемой и в Портленде.
— Кларенс, пожалуйста, — тон Норкоста стал умоляющим и почти хныкающим, — мы делаем в этом городе большое дело. Твоя сестра была одним из моих сторонников. И я всегда знал, что могу рассчитывать на «Трибьюн» в освещении положительных сторон моего округа.
— Да, в этом вы правы. О вашем округе писали много положительного, но эта статья — не о позитиве. Она — о преступности. Если только конечно, вы не видите положительной стороны в том, что банды шатаются по улицам, а людей убивают в их собственных домах.
— Это грубый и односторонний взгляд, — сказал Норкост. — Тебе не кажется, что из-за своих переживаний ты лишился способности быть объективным?
— Судя по дифирамбам «Трибьюн» в вашу честь и ее поддержке во время выборов, не похоже, чтобы вас особо беспокоила объективность.
— Успокойся, Кларенс. Не надо разговаривать со мной как с врагом. Мы оба на одной стороне.
— И что же это за сторона, мистер Норкост?
187
— Прошу, зови меня Регом. Мы оба на стороне прогресса — прогресса идеалов, продвижения равноправия, битвы с расизмом, приверженности справедливости.
— Что касается меня, то я только на стороне освещения правды и высказывания своего мнения о ней, — сказал Кларенс. — И меня не волнует: позитивная она или негативная. Меня интересует только точность. Я знаю, что успех политиков пропорционален их умению лгать. Вы знаете больше правды, чем рассказываете прессе. Но, может, сегодня вы сделаете исключение?
Левая щека Норкоста задергалась. Кларенс услышал какой-то звук и посмотрел под стол.
«Норкост! Ты же танцуешь как четырехлетний ребенок, который хочет писать!»
— Вот что, Кларенс...
— Пожалуйста, мистер Норкост, зовите меня мистером Абернати.
Вернувшись в «Трибьюн» и ответив на полдесятка звонков, Кларенс придвинул к себе клавиатуру компьютера и начал работать над заметкой для следующего номера. Статья лилась из его сердца, подобно спонтанной речи о наболевшем за двадцать лет, выходя из горнила многолетних размышлений и переживаний.
Рабовладельцы выступали за свободу выбора. Они говорили: «Если кто-то не хочет иметь рабов, то это его дело, но не говорите нам, что мы тоже должны так поступать. Это наше право». Тех, кто хотел отменить рабство, обвиняли в нетерпимости и нарушении свободы, потому что они, дескать, пытались навязать другим свою мораль.
Движения за гражданские права, наподобие движения аболиционистов столетней давности, бросили вызов той свободе выбора, которую поддерживала большая часть общества. Когда дело касалось расовой дискриминации, они становились совершенно нетерпимыми. Исторически у белых было право выбора иметь рабов, а позже — отдельные буфеты. В конце концов, Америка была свободной страной. Но движение за гражданские права боролось за то, чтобы отобрать у американцев такую свободу выбора. Подобным же образом женское движение выступало за то, чтобы отобрать у работодателей свободу дискриминации женщин.