— Ты цитируешь место Писания, в котором говорится о
54
другом, — сказал Торел. — Разве ты не читала в Слове Эль-Иона: «Сделалось безмолвие на небе как бы на полчаса»? Для ограниченных созданий время существует, где бы они ни были. Подобно тому, как рыба живет в воде, ограниченное существует во времени. Вечность — для бесконечного. Только Эль-Ион существует вне времени, и для общения со Своими творениями даже Он входит во время. Время измеряется последовательностью событий. Сначала происходит одно, потом другое. Существует прошлое, настоящее и будущее. Это — время. Христос однажды пришел на землю, Он воскрес, вознесся и опять вернется. Обитатели небес с нетерпением ожидают этого дня. В этом смысле небеса живут по земному расписанию. Подумай о музыке, которую ты слышала на небесах и которую сама создаешь здесь. Разве у нее нет размера, темпа и всего остального? Но все это нуждается в существовании времени.
— Есть еще кое-что, — сказала Дэни, — я думала, мы здесь забудем земные события. Конечно же, некоторые воспоминания не приходят, но они не стерты, а только затемнены. У меня такие яркие воспоминания о земле! И не только это. Я все еще могу видеть, что там происходит, хотя всегда думала, что на небесах мы не будем знать о земных горестях.
— Небеса не притупляют твой разум, а обостряют. Ты знаешь о бунте на земле и об уродстве ада. Счастье здесь зависит не от игнорирования реальности, а от обладания Божьим взглядом на нее. Эль-Ион и ангелы знают о существовании зла и горя на земле, но небеса для них все так же остаются небесами. Несмотря на то, что во вселенной есть зло, твоя радость может быть полной, поскольку ты знаешь, что скоро зло будет уничтожено и навеки установится праведное владычество Плотника.
После долгого перелета с пересадкой в Денвере Кларенс около шести часов вечера вошел в здание «Чикаго Риц», чувствуя себя здесь скорее туристом, чем завсегдатаем. Все было пропитано высшим классом. Проходя по этим коридорам, Кларенс невольно ощущал себя важной персоной. На нем был его лучший костюм «Ник Хилтон» и туфли «Алден», которые он обычно придерживал для самых важных мероприятий. Но даже вход в парадную дверь «Чикаго Риц» уже был важным событием.
Коридорный — молодой чернокожий парень — показал номер. Кларенс рассматривал окружающие его скульптуры и
55
картины. Даже пепельницы, казалось, были взяты из галереи искусств. Дав коридорному чаевые, Кларенс принялся изучать свой номер. Невероятно! Гигантских размеров кровать, повсюду букеты цветов и корзины с фруктами, личная записка с приветствием от мистера Сэма Найта, друга Райлона. Бар, кухня, гостиная с прекрасным диваном, два телевизора. Жениве здесь понравилось бы. Почему он не догадался взять ее с собой?
Ванная комната как будто сошла со страниц журнала. Цвета слоновой кости умывальник с позолоченным краном. Персональный «Джакузи»! Кларенс чувствовал себя на вершине мира. Исследовав все мельчайшие детали своего костюма, он вышел в холл, пройдя мимо двух хорошо одетых обитателей гостиницы.
Кларенс втянул живот и слегка выпятил грудь. Он подумал о том, что мог бы провести этот вечер намного хуже — например, в Кабрини-Грин у кузена Фрэнки, куда ему предстояло первым делом отправиться на следующее утро. Кларенс уже предвкушал работу над большой статьей о жизни кварталов, особенно учитывая, то что такая работа выпадает обозревателям «Трибьюн», может быть, раз в год, если вообще выпадает. Когда Кларенс подходил к лифту, из-за угла прямо перед ним выкатилась тележка официанта, врезавшись ему в бедро.
— О, прошу прощения, сэр, — глаза размером с пятак выглядели еще более испуганными и извиняющимися, чем голос. Неизвестная черная женщина, примерно того же возраста, что и Кларенс, была в таком ужасе, как будто оскорбила королевскую особу, которая по своей прихоти может тут же приказать отрубить голову провинившемуся.
— Ничего страшного, — уверил ее Кларенс, услышав в своем голосе покровительственные нотки — добрые и великодушные. Так члены королевской семьи обычно обращаются к низшим, чтобы напомнить себе о своей филантропии.
— Извините, сэр.
Кларенс не мог понять, что он увидел в глазах этой женщины, и это не давало ему покоя. Было ли это огорчение из-за тяжелого оскорбления? Или же удивление, или зависть по поводу того, что один из ее рода достиг уровня жизни Кларенса и мог позволить себе жить в подобном месте, а не быть всего лишь коридорным или электриком? Кларенс почувствовал, что эта женщина ожидала увидеть белого, увидев же его, была удивлена. Неужели черные, «сделавшие это», еще невыносимее, чем