— Прошу прощения, мистер Беркли, — сказала Мими, — на первой линии конгрессмен Томас. Он говорит, что разговор займет не больше минуты.
— Извини, Кларенс. Ты же знаешь, насколько настойчивым может быть конгрессмен, —- Райлон засмеялся, как будто то, что он сказал, было смешным. Мими тоже захихикала с достоинством, присущим царственным особам.
— Конечно, — сказал Кларенс.
«Ты же платишь мне зарплату».
Беркли не относился к тем владельцам, которые ходят туда-сюда, заглядывая через плечи репортеров, как властная мамаша или как хозяин спортивной команды, слоняющийся у боковой линии поля, хотя тренеры и игроки предпочли бы видеть его в почетной ложе попивающим мартини. Райлон гордился тем, что предоставлял своим редакторам и авторам много свободы, но при этом все знали, что они — его редакторы и авторы, а «Трибьюн» — его газета. Особенно ярко это проявлялось во время
9
выборов, когда через его руки проходила каждая заметка.
Пока Беркли разговаривал по телефону, Кларенс стоял у стены, внимательно изучая вставленные в рамки первые страницы выпусков «Трибьюн» и «Джернл» за последние тридцать лег. Он размышлял о милости и немилости, в которую можно впасть и из которой можно выйти, находясь под началом Райлона. Последние несколько лет владелец газеты держится на расстоянии от Джейка Вудса. Ходили слухи, что перемена взглядов Джейка в пользу более консервативных ценностей и, возможно, приверженности христианской вере «фундаменталиста» была расценена работодателем как предательство. С тех пор Райлон удвоил свои усилия в том, чтобы сблизиться с Кларенсом. Вероятно, причина этого заключалась в черном цвете кожи, что Райлон отнес к политическим активам, хотя ему и приходилось мириться с раздражающим консерватизмом Кларенса, по сути, намного превосходящим консерватизм Джейка. Однако нельзя было не согласиться, что за последние годы ситуация изменилась к лучшему. Десять лет назад в «Трибьюн» подобный консерватизм был бы не просто раздражающим, но недопустимым.
В первые годы работы, Кларенса выставляли напоказ в кабинете Беркли при встрече с важными особами так, как будто он был псом-рекордсменом или тщательно культивируемой розой. «Видите, мы — прогрессивные. Посмотрите на нашего чернокожего». В последующие годы Райлон нанял десятки других черных (почти все они были либералами), и Кларенса стали редко демонстрировать на «выставках собак и лошадей», о чем он совсем не жалел.
Опять вошел Беркли, сделав дружественный и в то же время рациональный жест.
— О’кей, Кларенс, заходи.
После пятнадцатиминутной светской беседы о спортсменах, которых он знал лично, и о том, как Кларенс себя чувствует в новом амплуа общего обозревателя, Райлон, наконец, перешел к сути дела.
— Я на днях разговаривал с Регом Норкостом.
— Ну и?
— Он в замешательстве. Его действительно очень волнует... то, что случилось с твоей сестрой.
«Это называется убийство».
— И твоей племянницей, конечно же. Его все это действительно потрясло. Я слышал, он был на похоронах твоей сестры
10
и назвал ее именем фонд, призванный улучшить положение в северном Портленде. Он даже вложил собственные деньги в вознаграждение, назначенное за поимку убийц. Это правда?
-Да.
— Так вот, Норкост сказал мне, что в двух случаях ты был, скажем так, очень раздраженным с ним. Он сказал, что ты набросился на него, хотя для этого не было никаких оснований. У него сложилось впечатление, что ты что-то имеешь против него. Ты написал пару статей, критикующих его округ. Я уже слышал несколько замечаний, что это несколько напоминает расистские нападки.
— Моя основная критика касалась политики Норкоста, — сказал Кларенс, — причем здесь расизм? Я — черный, критикующий белого по той причине, что, на мой взгляд, его политика и программы неэффективны.
— Да, но его округ преимущественно черный.
— Я знаю, потому что сам в нем живу.
— Вот именно. В таком случае я уверен, что ты впредь будешь более чутким к проблемам общества.
— Не уверен, что проблемы общества и проблемы Норкоста — это одно и то же. Моя основная критика была направлена на случай найма Норкостом известных бандитов — молодых головорезов. Им было заплачено двадцать тысяч долларов за то, что они развешивали и снимали его рекламные плакаты и раздавали литературу о нем. Подумайте о возможности запугивания и узаконивания банд. Или вы со мной не согласны?