— Мы тоже столкнулись с этим восемь лет назад, — сказал Дьюэйн, — когда усыновили двух чернокожих детей.
— Вы взяли двух чернокожих детей? — переспросил Сал.
— Да. Они просто прелесть, но мы постоянно ловим на себе косые взгляды. Некоторые белые соседи считают, что это ужасно. Одно время вмешалась социальная служба черных, пытаясь забрать у нас малышей и вернуть обратно в приют: дескать, белые не могут быть хорошим родителями для этих детей. Потом еще мой отец... В первые несколько лет он даже ни разу не обнял их. В конце концов, я сказал: «Папа, я люблю тебя, но если ты не можешь принять моих детей, то я не смогу больше общаться с тобой». Со временем он полюбил их, и теперь не найти другого такого дедушку, который так гордился бы своими внуками.
— Мэгги, — сказал Джон, — ты сегодня еще не говорила. А что ты думаешь об этом?
— Я выросла в Атланте пятидесятых-шестидесятых, — ответила Мэгги с сильным южным акцентом. — Вы говорите о напряженной межрасовой атмосфере, но мои родители обвиняли янки гораздо больше, чем черных.
— Наверное, они имели в виду либеральных северян, выступающих за гражданские права? — спросил Кларенс. Мэгги кивнула.
— Да, я бывал в Джорджии, — сказал Сал, — когда в 1985-м я посетил здание Капитолия, там все еще развевался флаг Конфедерации. Я не поверил своим глазам. Помнишь, дорогая? — он посмотрел на Дайану. — Кто-то должен сказать им, что они проиграли Гражданскую войну. Это же было написано во всех газетах.
Дайана положила ладонь на руку Сала так, как будто была пилотом, готовым нажать кнопку катапультирования своего напарника, если увидит, что крушение неизбежно.
«Вот оно. Началось».
— На День независимости, — сказала Мэгги, — мама часто вывешивала флаг Конфедерации. Я никогда не думала, что гордиться своим наследием — это плохо. Разве не так?
— В зависимости от того, какое это наследие, — скептиче-
ски посмотрел на нее Сал, — если бы вы выиграли ту войну, то я бы сейчас собирал для вас хлопок. Когда вы вывешиваете этот флаг, то для меня это означает, что вы все еще хотите, чтобы я был вашим рабом.
Мэгги передернуло.
— Но я не допускаю такой мысли даже на мгновение.
— Все известные мне южане, — сказал СаЛ, — смотрят «Унесенные ветром» и тоскуют о старых добрых днях, когда белым принадлежало все, а черные были подневольными дурачками.
— Дорогой, прекрати, — вмешалась Дайана.
— Сал, — сказал Джон, — хватит ходить вокруг да около. Мы все хотим знать, что ты думаешь на самом деле, — все засмеялись, включая самого Сала. — Ладно, объявляю перемирие, — продолжил Джон, — это хорошая тема, и мы еще к ней обязательно вернемся. А сейчас я предлагаю для обсуждения следующий вопрос: улучшились ли межрасовые отношения?
— В шестидесятых я был одним из тех самых северных либералов, — сказал Билл, — выступающих за гражданские права черных, которых отец Мэгги считал причиной своих проблем. В те времена у меня были десятки чернокожих друзей, хороших друзей (как я думал). Видя изменения в законодательстве и победы в борьбе за гражданские права, я действительно верил, что в следующие двадцать лет мы будем жить в расовой Утопии. Но, на мой взгляд, все стало еще хуже. Меньшинства, возможно, получили больше возможностей, но из расового плавильного тигля эта страна превратилась в скороварку, готовую вот-вот взорваться. По иронии — и мне действительно печально говорить об этом — сейчас у меня намного меньше чернокожих друзей, чем в шестидесятые.
— Несколько лет назад, — сказал Кларенс, — на какой-то час или два я подумал, что межрасовые отношения действительно изменились к лучшему. Я был в Детройте, где взял несколько интервью, посетил некоторые футбольные матчи и написал несколько заметок. В конце концов, я очень устал и в последний день провалялся на кровати в своем номере с книгой в руках. Я не смотрел телевизор и не слушал радио. На следующее утро я поймал такси, и водитель оказался белым. Он был очень дружелюбным и любезным, и я подумал, что это очень необычно. Потом, когда в зале ожидания аэропорта не оказалось свободных мест, и какой-то белый парень, заметив, что я ищу, где сесть, уступил мне свое место. Тогда я сказал себе: «Вот это да! Похо-
же, времена действительно меняются!» Потом я сел в самолет, и стюардесса предложила мне подушку и одеяло. Она была белой, но такой приятной. Парень, сидящий рядом со мной, тоже было очень любезным. Я подумал: «Эй, неужели то, о чем мечтал доктор Кинг, действительно случилось?»