ношением, что подняло его на высоты «джонина».
Хуже всего было подвергнуться «джонину» за то, что выделился. Кларенс определил способ, как избежать этого. Важно было правильно одеваться. Это называлось «быть выше». Ты был выше, если следовал последнему писку моды. В те дни это были рубашки с высоким стоячим воротником, штаны «акулья кожа» и окантовки крыла в стиле Стейси Адамс. Ярлыки на твоей одежде свидетельствовали, что ты из «хиппи».
Во времена отрочества Кларенса обувь «Чак Тайлор» значила то же, что теперь Эйр Джордан. Если ты носил Флайерс, все знали, что ты хромой придурок. «Чак Тайлор» были двух цветов. Кларенс до сих пор помнил четкий отпечаток их подошв на грязи.
Он так же помнил «походняк» — гордую вызывающую походку, когда одна нога слегка тянулась или подскакивала. Словно тело слегка перекручено, и это был крутой, смелый мужской стиль. Ты шел так по дороге, и все опасались связываться с тобой, как с крутым мужиком. Кларенс вспомнил, как потом пытался избавиться от этой походки в колледже, где она уже не была ценным качеством, а только мешала. Несколько раз он был в отчаянии, пытаясь переучиться ходить прямо.
Он вспомнил, как носил шапку задом наперед, пряжку ремня — незатянутой, шнурки — не завязанными. Он выглядел круто, только иногда падал из-за всех этих наворотов. При мысли об этом Кларенс громко рассмеялся и подумал, что Тайрон и его друзья не сильно отличаются от него в том же возрасте. Просто у них больше времени, больше наркотиков, больше оружия и меньше отцов.
Но больше всего ему запомнилась «тусовка». Личностей не существовало — ты должен был быть частью какой-то группы. Мамы молились, чтобы ты присоединился к «хорошей» группе, но это редко случалось. «С кем он тусуется?» — вот был определяющий вопрос. На что мог последовать примерно такой ответ: «Он тусит с Бульдогами Тернера и Малышом Крысоголовым, который притащил часть от парня Капоне на Четвертую улицу».
Они готовились, как ученики гладиаторов, к выходу на арену собственных колизеев. Забрасывали мячи в кольца — на обеих улицах Хорнер и Кабрини шла непрерывная игра в баскетбол, и обувка «Чак Тейлор» снашивалась в прах. Они разучивали разные приемы игры. Кларенс вспомнил, как нашел
золотистую гильзу, и сделал из нее коронку для зуба. Носил ее, пока отец однажды не заметил, и не задал ему трепки, чтобы, как он говаривал, «изменить отношение».
В группе было безопасно. Ты не был уязвимым. Когда на тебя нападали по двойной схеме: один хватал за руки, а другой замахивался, чтобы влепить тебе в лицо, нужны были товарищи, иначе тебе конец. Тебя защищала не твоя семья, а твоя банда. И защищала она не твой дом, а свою территорию.
Почти ничем не владея, они объявляли своими улицы, которые им не принадлежали. «Вон там, видишь? Это будет наш угол».
Он думал обо всех этих пацанах на улицах, без отцов. Думал о ровесниках, о жестком давлении сверстников, о потребности детей быть с другими детьми. Вопрос в том, что это за дети, в чем интересы их группы.
Кларенс размышлял о том, как вдруг приблизился тогда к совершенно другой жизни. Принял участие в магазинной краже в угловом магазинчике, принадлежащем белым. «Почему белые имеют прибыль с черных? Они только этим и занимаются всю жизнь, что ли? А черному, если сильно везло, выпадало носить их клюшки в гольф клубе или удобрять компостом их палисадники». Так он себя уговаривал, рассовывая по карманам конфеты и шоколадки, всего понемногу. А когда хозяин магазина кинулся за ними, они петляли и заметали следы с таким искусством, что им позавидовали бы Зеленые Береты.
Но папа узнал об этом и хорошенько ему всыпал. А потом этот громадный мужчина заплакал и сказал Кларенсу: «Сынок, я не понимаю. Мы тебя не учили такому. Мы читаем тебе Библию, водим в церковь. Я стараюсь жить честно и много работаю. Мы не бедняки, не грязные побирушки, ты всегда сыт. Зачем же ты крадешь? Можешь мне просто объяснить?»
Кларенс даже при воспоминании о тех словах отца ощутил комок в горле. Он всегда помнил, как после наказания, отец обнял его, успокаивающе погладил по голове. Как укрыл одеялом на ночь, хотя Кларенс уже не был маленьким.
Самым страшным для него было разочаровать своего отца. Каждый пацан живет тем, что мечтает услышать от своего отца: «Молодец! Хорошо сделал», и умирает от мысли, что может не понравиться своему отцу. Кларенс навсегда запомнил горе своего отца в тот день. Всякий раз он вспоминает об этом, увидев такие же конфеты и шоколадки, какие украл тогда. Он не мог
объяснить отцу, что украл не оттого, что беден или голоден, а потому что хотел доказать что-то другим парням, а для этого нужно было проделать нечто рисковое. Но по сравнению с горем отца, все причины казались неубедительными.