С этими словами Малесса подняла склянку и капнула одну-единственную каплю на руку Кираль.
Яростный вопль нестерпимой боли, вырвавшийся из горла девушки, заставил Лирну прикрыть глаза, с трудом подавляя тошноту. Недели опасностей и постоянное зрелище чужой смерти укрепили её дух, но явное нечеловеческое уродство этого звука содрало наросшую корку, словно скальпель лекаря вонзился в рану. Когда принцесса вновь подняла веки, то увидела, что девушка стоит на коленях, её лицо зажато в руках Малессы, а широко распахнутые глаза немигающе смотрят перед собой.
– Боль – это дверь, – продолжала Малесса. – А страх – ручка двери, тот инструмент, который удалит из поражённого разума скверну, присосавшуюся к её дару, подобно пиявке. – Кираль задрожала, забормотала какую-то невнятицу, вылетающую изо рта вместе со слюной. – Ибо даже такая тварь боится истинного забвения: она знает, что, если будет противиться мне, я обращу её в ничто.
Тело Кираль обмякло, глаза закатились, она бессильно выскользнула из рук Малессы, повиснув в объятьях Давоки. На её правой руке прорезалась чёрная, сочащаяся кровью рана. Лирна, сглотнув горькую слюну, подошла и прижала пальцы к шее девушки, нащупывая пульс.
– Сколько… сколько времени?.. – Раздавшийся откуда-то сверху голос был тонким, придушенным смятением и тоской.
Лирна подняла глаза и увидела, что Малесса исчезла. Место уверенной в себе молодой женщины заняла испуганная девочка, смотревшая на принцессу со страхом, тонкими руками она обнимала себя за плечи. То есть лицо и стройная фигура жрицы остались теми же, а душа была иной.
– Малесса? – произнесла Лирна, подходя ближе.
Девочка издала полувсхлип-полусмешок на грани истерики, её глаза уставились склянку в ладони.
– Да-да. Я – Малесса, и моя власть велика и ужасна… – Она закончила безрадостным смехом.
– Пять зим, – произнесла Давока. – С момента обновления.
– Пять зим… – Взгляд девочки скользнул по волосам Лирны, потом она посмотрела ей прямо в глаза. – Королева мерим-гер. Сколько же времени она тебя ждала. Сколько видений было… – Девочка протянула руку, погладив принцессу по щеке. – Какая красота… Какой позор… На что же это похоже…
– Малесса?
– …когда убиваешь стольких людей? Видишь ли, сама я убила лишь свою мать…
Затем она исчезла. Лицо несчастной девочки уступило место вечной уверенности, рука, трогавшая лицо принцессы, отстранилась.
– Что она тебе сказала? – спросила Малесса.
Лирна принудила себя остаться на месте, хотя винтовая лестница манила к себе до невозможности. «Ты же хотела доказательств? – напомнила она себе. – Так вот они».
– Что убила свою мать, – ответила она, стараясь говорить твёрдо.
– Ах да. Грустная история. Юная красавица, добрая, к тому же владеющая даром целительницы, но вместе с тем – совершенно безумная, если не сказать – несущая смерть. Так часто бывает с целительством: некоторые стороны дарованной тебе власти расшатывают разум. Все имеет свою цену. И вот ты уже воображаешь, что твоя мать одержима богом ненависти Джишаком. После убийства матери ей пришлось покинуть клан. Люди не казнили девушку из уважения к её дару, ибо все лонакхим знают, что одарённых может судить лишь Малесса. Она бродила по горам, пока Давока не отыскала её и не привела ко мне. Прекрасный сосуд, один из лучших. Хотя и стремится освободиться от меня чаще, чем её предшественницы.
Повернувшись к Кираль, она схватила её за израненную руку. По телу девочки пробежала судорога, она немного пришла в себя и забилась в руках Давоки.
– Я… Сестра? – Она заглянула в лицо воительницы. – Мне… так холодно.