— Мы же договаривались, что все выплаты только на руки, — сухо процедил я.
Он лишь отмахнулся.
— Довольно с меня торгов, убирайся. До следующего месяца, Ярослав.
Вот же урод… он знал, что электронные переводы отслеживает имперская инспекция. Его от проблем с казначеями прикрывал один из покровителей среди сильных родов, но у нас такой защиты не было. И как им теперь объяснить, откуда на моей карточке взялась такая сумма?
Довольный своей мелкой местью, хозяин с усмешкой хлопнул меня по плечу и развернул к шкафчику с моими вещами.
Ясно, разговор окончен. Но ничего, я еще возьму своё.
Быстро убрав деньги в сумку с одеждой, я накинул старенькую толстовку и пошел к выходу, как Бойчин бросил мне в спину.
— Подумать только… твой отец был героем Империи, правой рукой Государя и грозой других родов. А его сыну приходится драться за деньги, чтобы спасти крохи былого величия рода… видел бы он тебя сейчас.
— Он бы взял у меня автограф, — не оборачиваясь ответил я. — Жди через две недели на отборочных.
— Не опаздывай, «чемпион», — донеслось в ответ.
Дверь за спиной заскрежетала на петлях, в лицо пахнул промытый дождем воздух Подмосковья. С арены еще доносился гул толпы, но я шел не туда. Надвинув капюшон, я поспешил на громадную парковку.
Машина ждала меня в самом дальнем конце. Старенькая, но чистая и ухоженная «АМОшка» двадцатилетней давности. Сев на заднее сиденье, я осторожно переложил деньги из кармана на груди в сумку и достал альвафон.
Первым делом проверил счет — и до скрипа стиснул зубы. Деньги на счету были — те самые двести тысяч, но под ними светилась красная надпись.
«Обнаружен незаконный перевод, ваши счета арестованы до выяснения…».
— С-сука… — прошипел я. Осип тут же посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
— Какие-то проблемы, княжич?
— Никаких. Езжай сразу в поместье, Осип, — тихо велел я. — И ни слова княгине о сегодняшнем.
Взглянув на меня в зеркало ещё раз, водитель коротко кивнул. Мотор низко заурчал и, пару раз чихнув, ровно загудел. Выехав с парковки через самый дальний выезд, где никого не было, Осип вывел наш старенький представительский седан на трассу и дал газу.
Снаружи быстро проносились рослые деревья. За следующей рощей уже открывались земли нашего рода. Те немногие, что у него ещё остались.
Милостью его императорского величества, мою семью не вырезали под корень. Но от богатого рода Вайнеров осталась лишь бледная тень.
Там, где раньше ключом била жизнь и изобилие, теперь были лишь пустота и разруха. Моё детство, наполненное радостью, запахом мёда и теплом материнских рук, прервалось в один день.
Едва мы набрали скорость, в руке завибрировал альвафон. Я резко прижал трубку к уху, принимая вызов.
— Доброго здоровья, княжич, — раздался холеный, певучий голос епископа. — Должен предупредить, сегодня мне снова звонили его сиятельство. Мне становится все сложнее ему отказывать, сами понимаете…
Еще как понимаю. Сволочь знает, что деваться мне некуда — если не заплачу, сестру выкупит какой-нибудь дворянин себе на утехи. Императорским указом её отправили в монастырь, но лишь до тех пор, пока она состоит в роде Вайнеров. Формальная опека любого другого рода делает её бесправной заложницей, с которой могут делать что угодно. Союзников у нас не было — никто не хотел связываться с опальным родом.
А что могут сотворить с шестнадцатилетней девчонкой, я знал слишком хорошо. В монастырях дворяне и купцы выкупали себе девушку на любой вкус — нетронутую и, нередко, знатных кровей. Несколько лет с ними развлекались, а потом их продавали в притоны, в лучшем случае. В худшем же обезображенные бродячими собаками тела девиц находили в дебрях Битцевского леса. Ни следов, ни примет.
И на Есеню положили глаз сразу несколько высокородных извращенцев.
— Я достал деньги.
— О-о, что за славные новости!..
Да пошел ты, святейшество.
Я уже собирался оборвать связь, как голос епископа изменился.
— И ещё кое-что, княжич. Пожертвование. Теперь храму нужно четыреста тысяч. Я жду деньги через три дня. Иначе…
Не дав ему договорить, я положил трубку. Еще двести тысяч за три дня…
Надвинув капюшон, я прошептал себе под нос.
— Держись, сестрёнка. Я тебя вытащу.
До ломоты стиснув челюсти, я закрыл глаза. Перед глазами снова встал тот день, десять лет назад, когда моё детство закончилось.
Это была самая яркая картина, которую я запомнил на всю жизнь. У других княжеских детей, наверное, это был бы день, когда им подчинилась магия, или первая встреча с кодексом их родителя.