Так-то, конечно, чёрт его знает — может, и бухают. После распевающей частушки пьяной кобылы я уже, в общем-то, ничему не удивлюсь. А может, пушистый бро просто занят. Или же повод слишком незначительный, эту задачку я могу решить и сам, без его помощи…
Я призывал спасительные мысли, но на душе заскребли кошки. Не нравилось мне, что бро не появляется.
Ладно. Яблочко не работает, кота нет. Спрашивается, что делать в этом случае? Идти домой и дальше спать? Звучит заманчиво, конечно, но знаю, что не усну. Беспокойство за бро не даст. Ну и последний шанс испробовать тоже надо.
Я перенесся к избушке Бабы Яги. Велико было искушение ещё раз попросить, чтобы повернулась к лесу задом ко мне передом — очень уж прикольно избушка поджимала куриные ноги. Но Карелия Георгиевна за такие приколы вклеит — мало не покажется. А я всё-таки о помощи просить пришёл.
Не успел подняться на крыльцо, как дверь распахнулась.
— С Рождеством, Карелия Георгиевна! — поклонился я.
Карелия Георгиевна покачала головой.
— Ты сколько выпил-то вчера, болезный? Бабу Ягу — с Рождеством поздравлять!
— Пф. Подумаешь. Кобыле своей я ещё и подарок подарил. Ей, между прочим, очень понравилось… Вы сейчас не заняты?
— Да говори уже. Знаю я тебя, не отцепишься. Зачем явился?
— Вы знаете, кто такая Лесовичка?
Карелия Георгиевна прищурилась.
— Никак и ты её знаешь?
— Я не виноват, так получилось.
— Ну да. Чтоб у тебя, да по-другому получилось… И чего тебе от Леськи надобно?
— Мне — ничего. Я посредником выступаю.
Карелия Георгиевна покачала головой.
— По каким средам? Понедельник нынче! Бросал бы ты пить, милок.
— Бросил! Уже часов десять не пью… Так как мне Лесовичку найти? Я ведь правильно понимаю, что сам к её избушке не выйду? И не факт даже, что избушка сейчас там, где я её в последний раз видел?
— Правильно понимаешь. Леськино волшебство — такое же древнее, как моё. Мы с ней — не то, что эти…
— … понаехавшие, — подсказал я.
— Верно. Тьфу на них! А ты, что же — у Леськи в избушке бывал?
— А что вы на меня так смотрите? Вот уж в чём я абсолютно уверен, так это в том, что ваша Леська — совершеннолетняя. Как вариант, совершеннолетие отмечала раз триста… Бывал в избушке, да.
— И что у неё там?
— А, вот вы о чём. На вшивость проверяете… Ну, там у нее кровать кинг-сайз, зеркальный потолок, джакузи, ведёрко с шампанским… Да шучу, блин! — это я увидел, как посуровело лицо Карелии Георгиевны. — Что ж вы все такие, к моему искрометному юмору не восприимчивые? Избушка её — продолжение самого леса. Стены — ветки, на полу — листья да мох. Ягоды растут, другие всякие гербарии. А вообще, я так скажу: думается мне, что Леська захочет, то у неё в избушке и будет. А захочет, так вовсе каждому будет своё показывать.
Яга удовлетворённо кивнула и качнула головой. Заходи, мол. Я вошёл вслед за ней в избу, уселся на лавку.
— Скоро уж соседи болтать начнут, — ворчала Карелия Георгиевна, стуча кухонной утварью в районе печки. — Наповадился к старухе молодой ходить…
— Да какие соседи, я вас умоляю. Утро Рождества. К вечеру если оживут — уже хорошо.
— А дети? Детвора-то непьющая. Вон, носятся, играют. Всё видят…
— Ну… Что поделаешь. В деревне жить — по-деревенски выть. Хотя с вашей-то силой, Карелия Георгиевна, не обязательно и старушкой быть. Вы ж, небось, можете, как та же Леська, хоть молодухой, хоть девчонкой малолетней обернуться.
— Мочь-то могу, да на кой-оно мне надо?
Карелия Георгиевна сноровисто организовала чай, выперла откуда-то блюдо со свежими плюшками.
— О, плюшки — это я люблю! — оживился я. — Какой же герой без плюшек. А почему «на кой-оно мне надо»?
— А потому! Молодкой стану — от дурачья всякого с масляными взглядами отбою не будет. Отошью — ведьмой ославят, жечь придут. Это ж только настоящую ведьму трогать побоятся, а ту, на которую со злости наговорили — мигом истреблять кинутся. Придётся всех убить, куда деваться… А девчонкой — и того хуже. Видано ли дело, чтоб малолетняя, да одна жила, с хозяйством управлялась. Тут же найдётся тьма охотников помочь, плечо подставить, да хозяйство себе расширить.
— Да уж… Тяжела ты, женская доля.
— И не говори! Но я ж разве жалуюсь? Мне-то везде хорошо. Захочу — так обратно в чащу уйду. А могу и вовсе в загробный мир. Теперь-то, чай, Кощея там нет, жить можно.
— Вот хоть бы спросили для приличия, как у нас всё прошло, удачно ли, не осталось ли какого осадочка, — подколол я старушку.
Карелия Георгиевна посмотрела на меня, как на идиота. Молча сняла с полки и положила на стол круглый, начищенный до зеркального блеска металлический поднос. Бросила на него сморщенное яблочко. То покатилось по кругу так, будто внутри него находился некий хитроумный механизм. Я привстал и с любопытством посмотрел на блюдо. Увидел знакомые пустоши и без толку слоняющихся растерянных чертей. Двое от безысходности подрались. Остальные не обращали на них внимания.