— Славомыс, — пробормотала лесовичка.
— Что, простите?
— Славомыс, так его звали когда-то. Мыслящий о славе.
— Н-да, имечко-то говорящее. Родители как в воду глядели… Ну что, вы идёте со мной? Славомыс там уже заждался.
Лесовичка посмотрела на яйцо.
— В эту штуку не полезу! Чужая она мне. И самой природе — чужая.
— С этим согласен, спору нет. Я бы даже сказал, чужее не бывает. Но бросать инопланетное транспортное средство посреди леса всё же не хотелось бы. Наткнётся кто-нибудь из местных — может возникнуть нездоровый ажиотаж.
— Не наткнётся. Живым моя избушка глаза отводит.
— Ну окей, как скажете. От перемещения Знаком вас корёжить не будет?
Лесовичка надменно фыркнула.
Переместился я вместе с лесовичкой сразу к себе в башню. Показал на кресло:
— Располагайтесь, уважаемая. Чай, кофе?
— Не тяни! Привёл с Кощеем беседовать, так давай сюда Кощея.
— Как скажете.
Я принялся отпирать сейф. Лесовичка охнула.
— Нешто там он? В сундуке?
— Ну, если не сбежал, должен быть там. Но сбежать — это вряд ли. До сих пор никто не сбегал.
Я открыл дверцу. Из сейфа донёсся то ли вздох, то ли стон.
— Раньше надо было вздыхать, — наставительно сказал я. — Тебя, между прочим, никто не гнал порабощать царство мёртвых.
Вынул голову Кощея и положил на стол.
Кощей увидел лесовичку.
— Лесьяра… Ты ли это?
— Будто не знаешь, что я, — проворчала лесовичка. — Сколько раз косорылых своих подсылал, за мной шпионить!
— Всё та же, — нежно пробормотал Кощей. — Совсем не изменилась…
— Зато ты, смотрю, страсть как похорошел. Зачем звал?
— Поглядеть на тебя! Сказать, что всю жизнь любил тебя одну!
— Ну да. Оттого, наверное, только под венец ходил семь раз, да сколько ещё полюбовниц было! Потомства сколько наплодил! И всё — от любви ко мне, не иначе.
— Знаешь, — умиленно проговорил Кощей. — Всё про меня знаешь, умница моя…
Лесовичка покраснела.
— Да надо больно! Я бы и рада была не знать — люди болтали. Что же мне, уши затыкать?
— Не серчай, зазнобушка! Это всё когда было-то, тысячу лет назад?.. Сейчас уж, небось, и потомков моих потомков не осталось.
— Это твоих-то — не осталось⁈ Живут себе припеваючи, что им будет. Только в Российской империи — четыре ветки. Крепка твоя кровь.
— Спасибо, милая! — окончательно растрогался Кощей. — Я и знать не знал про потомков…
Лесовичка поняла, что снова спалилась, и покраснела. Прикрикнула:
— Зачем звал, говори!
— Обернись той, что прежде была. Погляжу на тебя, предамся любви с тобою, а после и в переплавку можно.
— Минуточку, — вмешался я. — С этого момента поподробнее. Любви предаваться — это ты каким местом собрался? Ничего, что тебя ниже шеи вообще нет?
— Тело ты мне вернёшь.
— Это вряд ли, но даже если верну. Ты, возможно, за века подзабыл, но некоторых анатомических деталей у тебя не хватает. Я бы сказал, довольно существенных. Хотя к фантазиям отношусь с уважением, сам люблю разнообразие — но тем не менее.
— Я могу обернуться человеком. Силу потеряю, сразить меня будет так же легко, как обычного воина.
— Внезапно… И что же? Тогда и сердце твоё искать не придётся?
— Не придётся.
— И ты, падла, молчал⁈
— Ты не спрашивал, что будет, если человеком обернусь.
— Действительно. И как это я спросить не догадался! На всех столбах ведь написано, что если Кощей Бессмертный обернётся человеком, бессмертным быть перестанет! Вот что. Давай-ка мы с тобой сначала с сердцем разберёмся. Рассказывай, как до него добраться. А я пока подумаю, что с тобой делать — так, чтобы ты, обретя тело, не свалил обратно в загробное царство.
— Поклянись, что если расскажу, ты позволишь мне Лесьяру полюбить. Пока не поклянёшься, молчать буду.
— А меня вы спросить не хотите⁈ — возмутилась Лесьяра. — Я, может, с ним любиться не желаю! Или вы, может, думаете, что у меня за столько веков получше него никого не было?
— Не было, Лесьярушка, — тон Кощея снова сменился на умильный.
— Да откуда ты знаешь?
— Да где бы ты взяла такого, как я? Таких, как я, больше нету…
— Да уж, — пробормотал я. — Таких долбодятлов, реально — поди найди. — Повернулся к лесовичке. — Уважаемая! Ну, что вам стоит? Вы вроде не школьница на выпускном балу.
— Что мне стоит⁈ — возмутилась лесовичка. — Ах ты, потаскун! Развратник! По себе судить привык! А я сколько веков одна-одинёшенька прожила, честь блюла девичью!