— Андрюша… — исхудавшее лицо Дорофеева осветила слабая улыбка. — Вот уж не чаял дождаться. А я как раз письмо тебе…
Андрей зарыдал. Порывисто обнял отца, что-то забормотал.
— Спокойно, граждане, — попросил я. — Андрей, отойди.
— Нет! — проревел Дорофеев-младший.
— Да отвали, сказал! Полгода папашу не видел, ещё пять минут точно подождёшь.
Я взял Андрея за шиворот, оторвал от отца и отодвинул в сторону.
Простые Целительные Знаки у меня все были прокачаны до высшего уровня. Только Удержанием духа и Воскрешением не заморачивался, но здесь, слава тебе господи, до такого пока и не дошло. Лечить обычные человеческие болезни мне доводилось не часто. Прямо скажем, почти не доводилось — в моей медицинской практике преобладали ранения, не совместимые с жизнью. Как действовать, доподлинно я не знал, поэтому кастанул на Дорофеева последовательно Противоядие, Заживление и лакирнул Восстановлением сил.
Лицо Дорофеева порозовело. Глаза блеснули. Он оперся исхудавшими руками о подушки и попробовал подняться. Андрей снова бросился к нему.
На этот раз я не возражал. Проворчал:
— Ну вот, собственно, и всё. Какого хрена было столько мучиться? Раньше позвать не могли?
Дорофеев-старший смущенно забормотал что-то о врачах из Смоленска и местных целителях, которые что только ни делали для поправки его здоровья. Я вздохнул и махнул рукой.
— Ладно… Так, граждане. Для окончательного разрешения ситуации мне тут надо небольшой обряд провести. Слабонервных прошу выйти.
Слабонервных не нашлось, все остались в комнате. Все — это два Дорофеевых, управляющий, который перед нашим приходом писал письмо, и мы с Кощеем.
— Ну, как хотите. Моё дело — предупредить.
Я запалил Манок. Ностальгически припомнил первую свою кикимору. Которая, кстати, по иронии судьбы навела меня на присутствующего здесь Дорофеева-младшего. Вот ведь как иногда жизнь интересно поворачивается… На ту кикимору мы охотились втроём: я, Егор и Захар. Да сколько за ней бегали ещё!
Тварь, которая пыталась извести Дорофеева-старшего, на мой прокачанный до высшего уровня Манок выползла сразу. Минуты не прошло с момента, как запалил. Я заметил в углу, у печи, чуть заметное шевеление и даже амулетом, позволяющим увидеть кикимору, пользоваться не стал. Просто шарахнул в том направлении Мечом.
Тварь мгновенно стала видимой. Меч развалил её надвое — голова с плечами и всё остальное. Пол заливала зелёная кровь. За моей спиной кто-то взвизгнул, но оборачиваться я не стал. Подошёл к твари.
— Ну вы совсем уже страх потеряли? В своём уме, вообще — на моего соседа рыпаться? Ты знаешь, кто я такой?
— Ненавиж-жу! — прошелестела кикимора. — Ты умрёш-шь!
— Слышал, ага. Вот, ей-богу — надоели до смерти… Ладно, недолго вам осталось.
Я даже бить не стал. Проткнул башку кикиморы аккуратно, чтобы ещё больше не напачкать пол зеленью. Клинок вошёл между глаз без усилий с моей стороны, будто сам по себе. Легонько, едва ощутимо тюкнуло в грудь двумя родиями.
— Вот теперь совсем всё, — оборачиваясь к Дорофеевым и компании, сказал я. — Прошу прощения, что намусорил, но вытаскивать эту тварь на улицу — потеря времени. А мне отдыхать пора, завтра в бой.
Ответом было молчание. Дорофеевы во все глаза смотрели на убитую кикимору. Справа что-то тюкнуло об пол. Я обернулся. Оказалось, что хряпнулся в обморок управляющий.
— Вот просил же слабонервных выйти! Кощей, подними его, и сваливаем. Ко мне там Разумовский должен был заскочить, уже заждался, поди.
Отмахаться от Дорофеевых, которые принялись в один голос меня благодарить и упрашивать остаться на ужин, удалось с трудом. Я пообещал, что непременно загляну на днях или раньше — надо же будет Андрея переправить обратно в Петербург. «Если ему, конечно, будет, куда возвращаться», — прибавил мысленно, но тут же упаднические настроения в себе подавил.
Мы с Кощеем перенеслись в Давыдово. В гостиной меня действительно дожидался Разумовский.
Кощей утопал в выделенную ему комнату, я плюхнулся в кресло.
— Ну что? Как у нас?
— Государыня со двором эвакуированы, — доложил Разумовский. — Перемещены в Меншиковский дворец. Хоть государыня его и не любят, но мужественно согласились претерпеть неудобства.
— Передай государыне, что я восхищен её самоотверженностью.
— Непременно. За здоровье государыни. — Разумовский поднял кубок с вином. Мы выпили. — Знаешь, — Разумовский поставил кубок на стол, — твоя речь имела большой успех.