Я улыбнулся.
— А я тебе что говорил? Ты меня когда-нибудь слушать будешь, или…
— Хозяин! — Тварь бросилась ко мне. Растолкала всех и ткнулась мордой мне в грудь. — Теперь я тебя всегда-всегда буду слушать!
Спал я… не знаю, сколько. Долго, наверное. Проснулся потому, что надоело спать. Чувствовал себя охренительно бодрым.
За окном вовсю светило зимнее солнце. Отражалось от сугробов, снег на ветвях деревьев переливался. Чирикала какая-то птаха, ей вторила Маруся — возилась во дворе по хозяйству. А в доме стояла уютная тишина. Не настороженная, когда все затаились и ждут напасти, а аккуратная — когда ходят на цыпочках, разговаривают шёпотом и вполголоса шикают друг на друга: да тихо ты!
Я улыбнулся. Встал и спустился на первый этаж.
Охотники, по устоявшейся традиции, сидели в столовой у самовара. Ко мне повернулись все. И загомонили разом.
— Владимир!
— Ну как ты?
— Прекрасно. Только жрать хочется.
Я прошёл к своему месту во главе стола. Неофит немедленно вскочил и бросился на кухню — докладывать тётке Наталье, что Владимир встал и его можно кормить, ни в чём себе не отказывая.
— Расскажи про вчерашнее, — потребовал Егор. — С кобылы твоей толку мало. Как в конюшню вошла, так почти сразу дрыхнуть завалилась.
— Почему «почти»?
— Сперва с соколом поцапалась. И на жеребца наорала, который в её стойло заглянуть пытался.
— А. Ну, поцапаться — это святое, да… Спасибо, тётка Наталья!
Я принял из рук тётки Натальи блюдо с умопомрачительной яицницей — украшенной кусочками бекона, сыра, с поджаренным хлебом и свежей зеленью. Приступил к процессу насыщения, параллельно рассказывая о том, что происходило вчера на лесной опушке.
Подойдя к концу рассказа, понял, что в столовой установилась абсолютная тишина. Никто, по-моему, даже не дышал — все жадно ловили каждое моё слово.
— Ну и, вот, — закончил я. — То, что Тварь теперь — не тварь, это вы все своими глазами видели. А вообще, если дальше так подойдёт, противотварную верёвку можно будет вовсе убрать. Что-то мне подсказывает — твари теперь тихие станут. До весны уж точно затаятся…
— Погоди, — сказал Егор. — Верно ли я понял? Ты нынче — Вовевода⁈
Я вместо ответа стянул с руки перчатку. И сам с интересом уставился на собственную руку.
Шесть мечей Тысячника исчезли. Вместо них появился единственный. Он занял почти всю тыльную сторону ладони и светился. Надо будет, конечно, в темноте проверить, но есть мнение — для того, чтобы подниматься вечером к себе в башню Светляки мне больше не нужны. Достаточно просто перчатку снять.
Хотя… Я задумчиво посмотрел на перчатку. А есть смысл её дальше носить, вообще? Сдаётся мне, ранг Воеводы — не то шило, которое можно в мешке утаить. Да, по сути, и утаивать уже не от кого и незачем. День-два — и слух о том, что граф-охотник Владимир стал Воеводой, по всей России разбежится. Третью позицию популярности, после подраться и побухать, среди охотников уверенно держит почесать языки.
— Ух ты! — восхитился Неофит. Схватил меня за руку, потрогал меч. — Жжётся?
— Нет. Вообще не чувствую.
— У меня тоже такой будет!
— Ну… почему нет. Может, и будет.
— Гордимся мы тобой, Владимир! — глядя на меня, объявил Егор. — Страсть, до чего гордимся!
Земляна, Захар и Неофит закивали.
— Этот твой, столичный, прибегал уже, — сказала Земляна. — Просил передать, как отдохнёшь, что государыня тебя видеть желают.
— Орден дадут, — авторитетно объявил Неофит. — Ещё красивше прежнего! И дворец подарят. Я слыхал, государыня любит дворцы дарить.
— Разберёмся, — усмехнулся я.
Отодвинул опустошенную тарелку и потянулся. Встал.
— В Петербург? — спросила Земляна.
— Не.
— А куда?
— Меня другая дама ждёт. Давно уж, небось, все жданки прождала — а я всё никак. Вот, хоть сейчас метнусь, исправлю оплошность.
— Кланяйся от нас Катерине Матвеевне, — солидно сказал Захар.
— Непременно. Как только её увижу, так сразу. Но не прямо сейчас.
— Так ты не к ней?
— Нет.
— А к кому же?
Этот бестактный вопрос я оставил без ответа. Представил деревеньку, название которой, если и слышал — запоминать не посчитал нужным. Ту, где мы с Егором когда-то давно, в прошлой жизни, вдвоём! — бились с крысами.
Представил — и тут же переместился к тому самому сараю. Он стоял, заметенный снегом, но к двери вела тропинка — время от времени сено отсюда брали. Сарай стоял, как я и запомнил, на самом отшибе, у леса. Я выбрался на дорогу и пошёл по деревне. Через несколько шагов понял, что меня что-то смущает. Еще через несколько сообразил, что именно.