Голова молчала с надменным выражением скелетной рожи. Как у неё это получалось — хрен знает. Однако молчала.
— Слушай, Кощей. Сказал «А», говори «Б». Я ж один фиг не отстану. И насчёт переплавки не шутил, если чё.
— А ежели расскажу — отпустишь?
Захотелось всхлипнуть. Всё-таки царь мира мёртвых, такой могучий правитель и воин. И что? Как какой-нибудь волкодлак, попавшийся в ловушку, канючит, чтоб отпустили. Потому что знает, что нихренашечки не может мне противопоставить.
Пожалуй, когда делаешь дела по уму, всегда так получается в итоге. Никакой тебе романтики с превозмоганиями: пришёл, увидел, победил. А вот кинься я в преисподню очертя голову сразу же, как только предъява пришла — и чего? Сейчас не башка Кощея лежала бы передо мной, а я сам сидел бы в цепях у него в замке. А он бы важно расхаживал, толкая злодейские речи… Не, ну как-то я бы выбрался, конечно, тут сомнений нет. Ребята бы пришли спасать, или ещё чего. Но осадочек все равно бы остался.
— Нет, не отпущу, — честно сказал я. — Но обещаю сперва убить. Чтобы вечных мук у тебя не было.
— Не интересно! — отрезал Кощей. — Я не для того обрёл бессмертие, чтобы умирать.
— А не задолбало тебя твоё бессмертие?
— Что?
— Ну, ты его обрёл, когда ещё прадедушка царя Гороха не родился. И с тех пор сидел безвылазно в замке, яйцо своё стерёг. Нигде не был, ничего не видел, ничего не сделал. День за днём, одно и то же. Потому что понимал: никому ты такой нигде не нужен. И тебе никто не нужен. И не интересно тебе ничего. Ну вот и зачем ты живёшь, спрашивается? Это-то хотя бы понял?
Кощей молчал. Как мёртвый, даже туловище вошкаться прекратило.
— Человек не просто так сотворён смертным, — продолжал я. — Есть черта, которую лучше не переступать. А главное искусство — это искусство жить так, чтобы, дойдя до этой черты, не иметь никакого желания через неё перешагнуть. Ты же перешагнул. И что? Принесло оно тебе счастье?
Я уж было подумал, что Кощей вовсе забил на диалог. Но голова шевельнулась, нижняя челюсть приоткрылась.
— Хорошо, — сказала голова каким-то совершенно угасшим голосом.
— Что хорошего-то?
— Хорошо, я скажу всё, что хочешь узнать.
— Внимательно слушаю.
— Не так просто, охотник.
— Да что ж такое… Опять всё непросто.
— Окажешь мне одну услугу, а потом — что хочешь со мной, то и делай.
— Ну, сделаем вид, что я заинтересовался. Что за услуга?
Егор толкал меня в бок — ты чё, мол, какие договорённости с Кощеем⁈ Погнали к Ползунову, пусть домну растапливает. Гравий тоже подошёл ближе с кощеевым мечом, закинутым на плечо. Плечо ощутимо проседало под тяжестью.
— Когда я был живым… я знал одного человека. Поможешь найти его — расскажу всё, что хочешь.
— Кощей… Не хочу показаться грубым, но ты сдох ещё до Кирилла и Мефодия. Задолго до.
— Этот человек жив.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что не было ни дня, чтобы я не обходил все свои владения в загробном мире в поисках… этого человека. Он жив.
Мы с охотниками переглянулись. Они лицами выражали полнейшее недоумение.
— В смысле, есть ещё один бессмертный? Только на в загробном мире, а здесь, в нашем мире? — уточнил я.
— Возможно… Не знаю.
— Хорошо. А что ты тогда знаешь? Как мне его искать-то? За что цепляться?
Кощей опять сделал долгую и нудную паузу. Складывалось впечатление, что он мучительно борется с собой. Ему не хотелось открываться мне, однако никто, кроме меня, видимо, помочь не мог.
— Мы подружились, когда были детьми, — выдал он ещё один кусочек важнейшей информации. — И я всегда был уверен, что когда вырастем — она будет принадлежать мне.
— А. Она… — протянул Егор.
Мне тоже сразу сделалось понятнее. Так бы сразу и сказал, мол, есть одна тян. А то развёл таинственностей.
— Мы были слишком разными, — продолжала голова. — И это видели все, кроме меня. Она чуралась людей, зато дикие звери и птицы слушались её так, будто она была одной из них. С детства уходила в леса. Одна, без страха, ничего с собой не брала. И всегда возвращалась живой и здоровой. Когда через день, когда через неделю. Родители бранили, наказывали — всё одно убегала.
До меня начало доходить, но я не перебивал из вежливости. Пусть уже выскажется.
— А я рос совсем другим. Война и власть — вот от чего кипела кровь у меня в жилах. И однажды я стал великим правителем. Вернулся в родное поселение разыскать её, но не нашёл. Она исчезла для меня навеки.
Поскольку череп замолчал, я счёл возможным вмешаться.
— А звали эту девушку, часом, не Леськой?