Мачеха, вынашивая план мести юной падчерице, только за то, что она являлась теперь наследницей огромного состояния после покойного генерала, а не она, всё же решилась на подлость, и приказала лекарю срочно исцелить тело падчерицы от синяков и кровоподтёков. Она послала к нему почтового орлёнка с приказом, написанным невидимыми чернилами, которую можно было прочесть, только пронеся над пламенем свечи. Тот не смея её ослушаться, применил самые сильные свои эликсиры. Синяки и кровоподтёки уходили на глазах, кожа снова приобретала молочный бархатный вид.
Девушка проспала трое суток. Её, будто отрезало от внешнего мира. Она, по-своему, перезагружалась. Лежала, как мёртвая, не ела и не пила. А когда очнулась, встала, посмотрела по сторонам, в спальне никого не было, факелы тускло чадили. Она пошла по прохладному каменному полу и выглянула в широкое окно с сиреневыми стёклами цветом, олицетворяющим лавандовое поле.
– Принесите горячей и холодной воды, я хочу помыться, – крикнула снующим во дворе служанкам в белоснежных чепцах и длинных таких же платьях. Те, услышав приказ молодой госпожи, сразу отправились исполнять её волю.
Через несколько минут массивная дверь распахнулась и в комнату вошла вдова, гордо неся рыжую голову с невероятно крупными локонами, обрамляющими неземной красоты лицо с холодным выражением глаз.
Сакура слегка поклонилась, как и полагается перед женой отца, но та недовольно свела идеальные тонкие брови, демонстративно, прикрывая напудренный нос белоснежным платком.
– Как здесь воняет мерзкими воронами. Многим отдала своё молодое тело? И как они? Хорошие любовники? – она продолжила обмахиваться кружевным платком с серебряной вышивкой орлиных крыльев.
Сакура опешила и напряглась каждой клеточкой тела от таких жестоких слов мачехи, подсознательно отойдя на шаг назад. Её длинная юбка слегка зашелестела.
– Как вы можете? Меня держал в плену владыка воронов, – глаза увлажнились, становясь похожи на маленькие зеркала, в которых отразилась душевная боль.
– Так это от него ты носишь под сердцем бастарда? – взвизгнула вдова, откинув волосы и скривившись как от лимона.
– Я в этом не виновата, он… насиловал меня и избивал, держал в темнице и морил голодом.
– Этого никто не знает, а подтверждения побоев на твоём теле нет. Оно такое холёное, как будто ты сама на всё соглашалась.
– Вы не имеете права так говорить! – вскрикнула Сакура, гордо выпрямив спину до хруста в позвоночнике, становясь ещё выше, хотя и так немаленького роста. Вдова, не удержавшись, подлетела и ударила наотмашь по лицу.
– Шлюха! Тебя спалят за измену перед нашим государством вместе с твоим выродком, – проскрипела, становясь похожей на злобную гарпию, сдерживаясь от плевка, и ушла, взмахнув шифоновым длинным шлейфом.
Девушка упала на колени, платье легло широкими воланами вокруг, закрыла лицо руками и разревелась. «Я… я беременна? Бог орлов, за что? Что мне теперь делать?»
Марта понеслась к писарю, где тот обычно обитал в маленькую комнату, под парадную лестницу, забыв сложить крылья, и злобно цеплялась кончиками перьев за стены. Сурово оглядев сутулого орла с выцветшими волосами и блеклыми глазами, составила указ: «Завтра в полдень собраться всем на площади. Кто не придёт, будет наказан десятью ударами кнута. Будет оглашено важное объявление и всеобщее принятие решения», – передай глашатаю, чтобы огласил сегодня мой указ и проехал по деревням, иначе спущу с него шкуру.
– Конечно, госпожа, всё будет сделано, – он взял пергамент и белое перо с острым наконечником, окунул в чернильницу и начал писать указ красивым каллиграфическим почерком, таким же летящим, как и сами орлы. После присыпал специальным порошком, чтобы побыстрее высушить чернила и со скрипом расправив крылья, не имеющие уже былой гибкости, полетел к глашатаю.
Дальше Марта направилась к служанкам, прислуживающим Сакуры, вошла в комнату для прислуги без стука, бахнув дверью из приятно пахнущей липы об стену.
Юные орлицы подскочили со скамеек, на которых вышивали серебряными и золотыми нитями новые занавеси для молодой госпожи.
– Завтра к полудню приготовить мою падчерицу, надеть одну лишь льняную рубаху, без выходного платья.