По ее лицу пробегает тень. Она взяла меня за руку и молчит.
- Слушай, - говорит она, наконец, - я ничего в этом не понимаю.
Но, скажи, зачем убивать… Зачем? Вот смотри, как здесь хорошо: скоро весна, поют птицы. А ты думаешь о чем? Живешь чем? Смертью?…
Милый, зачем?
Я хочу ей сказать, что кровь очищает кровь, что мы убиваем против желания, что террор нужен для революции, а революция нужна для народа. Но почему-то я не могу сказать этих слов. Я знаю, что это только слова для нее и что она меня не поймет.
А она настойчиво повторяет:
- Хасан, зачем?
На деревьях роса. Заденешь ветку плечом, - брызнет дождь разноцветных капель. Я молчу.
- Не лучше ли жить, попросту жить?… Или я не поняла тебя? Или так нужно… Нет, нет, - отвечает она себе, - так не нужно, не может быть нужно…
И я робко спрашиваю, как мальчик:
- Что же нужно, Мери?
- Ты спрашиваешь меня? Ты?… Ты такой сильный, и не знаешь это?
Ничего, ничего я не знаю… Оф! Я знать ничего не хочу… Мне хорошо с тобой:
Вот она опять рвет со смехом цветы, а я думаю, - скоро я снова буду один, и ее детский смех зазвучит не для меня, - для другого.
Кровь бросается мне в лицо. Я говорю едва слышно:
- Мери.
- Что, милый?
- Ты спрашиваешь меня, что я делал?.. Я… я вспоминал о тебе.
- Да? Скажите пожалуйста, как это мило с твоей стороны.
- Да… ты видишь: я тебя люблю…
Она опускает глаза.
- Не говори мне так.
- Зачем?
Ай Аллах!… Не говори. Прощай.
Она быстро уходит. И долго еще между серыми тополями мелькает ее черное пальто.
11 февраля.
Именно сегодня я бы охотно убил Президента.
Он стал осторожен. Он прячется у себя во дворце, и мы напрасно следим за ним.
Мы видим только военных. И они видят нас. Я думаю поэтому прекратить наблюдение.
Я узнал: заседание правительства Узбекистана, где будет присутствовать он, перекинули на 16 февраля. Он понял, что его хотят взорвать. Но это ему не поможет. Я радуюсь заранее победе. Я вижу кровь на его костюме. Вижу его пышные похороны. Слышу пение молитв моллы. Я хочу ему смерти.
Я хочу ему "огня и океана огненного".
12 февраля.
Эти дни я как пьяный. Вся моя воля в одном: в моем желании убить.
Каждый день я зорко смотрю: нет ли за мной шпионов. Я боюсь, что мы посеем, но не пожнем, что нас арестуют. Но я не сдамся живым.
Я живу теперь в гостинице "Узбекистан", на улице Хамзы. Вчера принесли мне мой паспорт. Я остаюсь один. Неужели за мной следят?
Мы встретились на Паркентском базаре, у рыбной лавки: я, Саша,
Гулом, Фориз, и Хосиййат. Они в кожаных куртках.
Я говорю:
- Шестнадцатого президент проводит мероприятие. Планы изменились.
Что делать? Кто первым взрывает его?
Саша волнуется:
- Я.
У него грязно белые волосы, серые глаза, бледный лоб. Я вопросительно смотрю на него. Он повторяет:
- Я должен это сделать.
Гулом ласково улыбается:
- Нет, Саш, я ждал это очень давно. Не огорчайся: За мною первое место. Фориз равнодушно пыхтит сигарой. Я спрашиваю:
- Фориз, а ты?
- А что я? Я всегда готов. Как говориться, человеком был я в мире, это значит быть борцом!
Тогда я говорю:
- Президент, вероятно, уедет быстро, раньше всех. Поэтому нельзя медлить. Саша подъедет первым.
Все молчат.
По железнодорожному полотну вьются тонкие рельсы. Столбы телеграфа уходят вдаль. Тихо. Только проволока гудит.
Саша молчит. Я беру его под руку.
- Помни, Саш, что сказал Мохаммед: А когда они увидели его близко, обезобразились лики тех, которые не веровали, и сказали им:
Так что, не удивляйся ничему.
14 февраля.
Осталось всего два дня. Через два дня Президент будет убит. Образ
Мехрибон встал перед моим взором. Я закрываю глаза, я хочу его воскресить.