На этом процессе Стэси неожиданно обнаружил юмористическую жилку. Ему явно нравилось, что публика покатывается со смеху, даже когда причиной всеобщего веселья была его собственная глупость или крайнее невежество. Так, например, он с самым серьезным видом заявил, что сыщики увезли его в деревню, чтобы он мог «поправить свое здоровье». Когда же Дэвид Гарсайд спросил его, состоит ли он на службе в полиции в качестве тайного агента, он ответил, что уже много лет работает на полицию «в свободное время»; но как только процесс кончится, он займет пост «анимистратора» в таможне, обещанный ему Армфилдом…
Это заявление было встречено дружным хохотом. Стэси, окрыленный успехом, решил не ограничивать себя заданным уроком и пустился в импровизацию.
— Все это дело — злостный заговор против мистера Уэста, того, другого парня, и против меня, — начал было он для разгона, но тут же спохватился и поправился: — Это я не про сейчас, а про тот суд. — Вопреки внушению судьи, чтобы свидетель не отвлекался от сути дела и только отвечал на вопросы, Стэси продолжал: — Я всегда говорю правду, к тому же я католик. Вот мистер Уэст послал ко мне отца Кэрролла, и с тех пор я одну только правду и говорю. — После того как улеглись крики и взрывы смеха, вызванные этим сенсационным сообщением, дело было отложено до следующего дня.
А вечером Джон Уэст созвал совещание, на котором предстояло решить, как «отделаться» от Стэси.
— Вот что можно сделать, Джек, — предложил Одноглазый. — Только за это надо взяться вчетвером. Один стукнет его по голове, двое подхватят его и бросят в пролетку, а четвертый будет править. У меня резвые лошадки. Сам черт не догонит.
— Плевое дело, — поддакнул Боров.
— Так ему, мерзавцу, и надо, — сказал Ренфри.
— Я дам ему по голове, я! — с азартом вызвался Арти.
— Нет, ты не пойдешь. Дик пойдет. Ты в это дело не суйся, — осадил его Джон Уэст.
Артур Уэст нахмурился и обиженно замолчал.
— Надо все как следует обдумать, — продолжал Джон.
— Смотри, угодишь в тюрьму за это, — сказал Джо. — Что с тобой? Рехнулся ты, что ли? Засыплешься, как пить дать!
Джон Уэст презрительно посмотрел на брата.
— Опять трусите, мистер Джо? По-вашему, я попаду в тюрьму за это? Как раз наоборот. Если я позволю таким мерзавцам, как Стэси, безнаказанно выдавать меня, вот тогда-то я и попаду в тюрьму!
— Ты сдурел, Джек. Просто сдурел.
Все молча и напряженно следили за перепалкой между братьями.
— С кем ты разговариваешь? Нельзя ли полегче! Если тебе не нравится, как мы разделываемся с лягавыми, можешь убираться. Ступай вон, а мы посмотрим, как ты без нас обойдешься.
Джо направился к двери, но прежде чем выйти из комнаты, помедлил немного и сказал:
— Арти, пойдем домой. — Однако тот не ответил, и Джо, закрывая за собой дверь, услышал голос Одноглазого: — А что мы потом с ним сделаем, Джек? Засунем его в мешок с камнями и бросим в Ярру?
— Нет, это слишком опасно, — ответил Джон Уэст. — Лучше привезите его сюда. Тут вы его свяжете, заткнете ему рот и пусть сидит здесь, пока дело не будет прекращено.
На другое утро Артура Стэси привезли в керрингбушский суд, где он надеялся еще раз позабавить многочисленную публику. Он вышел из кареты в сопровождении двух полицейских. Когда они ступили на тротуар, подъехала другая карета, из нее выскочил человек в надвинутой на глаза широкополой шляпе; нижняя часть лица была повязана носовым платком. Это был Артур Уэст — он тайком от брата уговорил Одноглазого взять его с собой. Артур нагнал Стэси и хватил его по голове железным бруском. Стэси свалился наземь. Прежде чем полицейские успели опомниться, Дик Капуста и Боров, следовавшие за Артуром Уэстом по пятам и тоже повязавшие лицо платком, подхватили свою жертву, втащили ее в карету и умчались.
Прошло три месяца. Как-то в субботу под вечер, осенью 1900 года, в контору Джона Уэста явился Одноглазый.
— Что скажешь, Томми?
— Когда ты едешь в свадебное путешествие, Джек?
— Недели через три. В Новую Зеландию.
— Послушай, Джек, что же мне делать с этим типом? Житья от него нет. Прямо рехнуться можно. Не стану я больше держать его у себя. Дело давно прекращено. Куда же мы его денем?
— А я и забыл про него. Как он?
— Да плох, Джек. Ничего не лопает, и рвет его с утра до вечера. В доме такая вонь стоит, точно в дубильне.
— Орет еще?
— Нет, бросил. Я пригрозил, что перережу ему глотку. Сперва он орал целый день, ну, я и заткнул ему рот, как ты велел. А теперь, когда я вынимаю кляп, он уже не кричит, только стонет. От него остались кожа да кости, и весь-то он завшивел и все хнычет; просит, чтобы позвали к нему его девушку и священника. Я сказал ему, что ни одна честная женщина и ни один служитель божий не захочет иметь с ним дело. Если ты не заберешь его, я выпущу ему кишки, верно тебе говорю.