- А это еще с какой целью? - спросил Молотов (73).
Тему эту внесли в план животноводы, ее должен был курировать академик ВАСХНИЛ А.С.Серебровский, но его почему-то в Совнарком не пригласили. На вопрос начальствующей персоны могли бы ответить М.М.Завадовский или животновод Е.Ф.Лискун, но на защиту темы встал Вавилов (впрочем, Николай Иванович еще в 20-е годы поддерживал идею акклиматизации и гибридизации животных, в том числе и диких, с целью их одомашнивания). Его слова вызвали еще больший гнев Молотова, и последний с лисиц переключился на работу собственного вавиловского института растениеводства и, возвысив голос, несправедливо попрекнул Вавилова тем, что он транжирит уйму так нужных государству денег на сбор никому не нужных коллекций семян, а потом гноит эти семена без всякого применения. Последний пассаж из монолога Молотова в газету на этот раз не попал, но про лисиц упомянуто было:
"... т. Молотов указал, что... надо беречь и заботливо помогать работе каждого действительно сведущего в с.-х. науках деятеля, что не только не исключает, но предполагает критическое отношение к таким деятелям, которые отгораживают себя от интересов государства, убивая время на изучение "проблемы" об одомашнивании лисицы и т.п." (74).
А через девять дней в той же газете передовая статья опять была посвящена беседе Молотова с учеными, и в ней уже было сказано о якобы плохой работе ВИР. Институт критиковали за медленное продвижение в практику устойчивых к заболеваниям сортов и бесполезное хранение образцов семян. "Но от того, что эта коллекция хранится в шкафах института, практикам... не легче", -- было сказано в статье (75). Сразу за этим шел абзац о "блестящих работах академика Т.Д.Лысенко, выдающегося новатора и революционера в сельскохозяйственной науке, работающего методами прямо противоположными, т. е. опираясь на живую связь с широкими колхозными массами", и был задан вопрос:
"Не странен ли тот факт, что ряд ученых еще не оказывает необходимой активной поддержки... Лысенко?" (76).
Так уже в центральной советской печати прозвучало обвинение в адрес Вавилова, что он, во-первых, оторванный от колхозных масс бесплодный теоретик, а, во-вторых, что его методы не несут помощи практике. Были прямо противопоставлены имена Лысенко и Вавилова как антиподов в науке.
Декабрьская встреча колхозников и ученых со Сталиным
Еще заметнее это противопоставление проявилось через две недели, когда в Кремле собрали "Совещание передовиков урожайности по зерну, трактористов и машинистов молотилок с руководителями партии и правительства". Снова на встречу пришел Сталин и другие вожди, а выступали не только передовики сельского хозяйства, но и ученые, в том числе Вавилов, Прянишников, Лискун и другие.
Без сомнения к концу 1935 года у Вавилова было много возможностей понять, какую фигуру представляет собой его протеже Лысенко. Но Вавилов не изменил своего поведения и во время этой -- предновогодней встречи в Кремле, как не менял он его и в течение всего 193-5го года, принесшего ему столько невзгод и, напротив, оказавшегося счастливым для Лысенко. Вавилов посвятил успехам Лысенко много времени (см. отрывок его речи, посвященной прославлению Лысенко в главе III, прим. /94/), но желанного эффекта его речь не произвела. Сталин, как уже было сказано, при первых же словах Вавилова демонстративно поднялся и вышел из зала6.
Вавилов, вероятно, ждал, что Лысенко, который должен был выступить позже его, скажет в знак благодарности хорошие слова и в его адрес. А Вавилову очень нужны были эти хорошие слова именно сейчас, когда его взаимоотношения со Сталиным испортились. Николай Иванович, наверняка, помнил, как правильно и даже тепло сказал о нем Лысенко во время первой такой встречи со Сталиным в Кремле в феврале этого же года, когда произнес:
"Академиком Николаем Ивановичем Вавиловым собраны по всему миру 28 тысяч сортов пшеницы. Академик Николай Иванович Вавилов сделал громадное и полезное дело" (78).
Однако вызвать Лысенко на сентиментальность, на ответные чувства, когда это не приносило ему выгоды, было невозможно, он был искусным политиканом и отлично знал, что новое время требует новых песен. Времена возблагодарения Вавилова канули в небытие, и потому он преподал Вавилову урок иного тона и иной "добропорядочности".
До Лысенко на трибуну вышел новый сталинский выдвиженец -- агроном из Сибири Николай Васильевич Цицин, о котором уже в течение многих месяцев писали газеты (79). Цицин объявил, что он берется скрестить сорняк пырей с пшеницей и утверждал, что стоит на пороге большого достижения: получения многолетней пшеницы, которая к тому же будет устойчива к грибным болезням. Обещания Цицина были в духе времени: он уверял, что его пшеницу вообще, дескать, не надо будет годами пересевать, значит, отпадет необходимость в механизированной обработке земли, не нужно будет каждый год заботиться о семенах, к тому же, в полном соответствии с "учением" другого, столь же великого новатора -- Василия Робертовича Вильямса будет нарастать почвенное плодородие и т.д.