На таких собраниях нередко верх берут личности малосимпатичные, злобные, или честолюбцы с неудовлетворенными амбициями, или неудачники, ищущие причину своих неуспехов в коварстве невзлюбивших их начальников. Но в небольшом кольцовском институте людей, использующих "огонь критики" для решения своих делишек, почти не оказалось. Лишь двое -- тогдашний заведующий отделом генетики Института Н.П.Дубинин, рвавшийся к креслу директора (он, кстати, председательствовал на собрании), и человек со стороны, имевший те же цели -- Х.С.Коштоянц7 выступили с осуждением, но ... лишь старых взглядов Кольцова по вопросам евгеники. Видимо понимая, что можно нарваться на всеобщий публичный взрыв негодования со стороны присутствующих коллег, даже эти двое принялись заверять присутствующих членов комиссии, что старые кольцовские заблуждения были временными, что они давно забыты и не оказывают никакого влияния на текущую деятельность директора института. Они оба повторили, что Кольцов представляет собой блистательного ученого и честного человека, не способного к двурушничеству. Собрание всецело поддержало Кольцова, что было совершенно удивительным фактом тех дней. Предателей и слабых духом людей в коллективе института не оказалось. По существовавшим правилам игры осудить Кольцова должен был коллектив сотрудников. А если коллектив этого не сделал, то и привлекать Кольцова к уголовной ответственности за вредительство в данный момент оснований не было. Демагогическая система сыграла в этом случае дурную шутку с создателями демагогии: воля коллектива священна!
Таким образом набрать порочащих Кольцова фактов из сегодняшней его деятельности комиссии так и не удалось. Сам Кольцов и на этот раз не отступивший от своей мужественной позиции, выступил на собрании спокойно, и без дрожи в голосе произнес то, что в те дни никто говорить в подобных ситуациях не решался. Он не согласился ни с одним из обвинений, ни в чем себя виновным не признал, не только не каялся, но дал ясно понять, что презирает тех, кто навалился на него и за прошлые и за сегодняшние "проступки".
"Я ошибался в жизни два раза, -- сказал он на собрании. -- Один раз по молодости лет и неопытности неверно определил одного паука. В другой раз такая же история вышла с еще одним представителем беспозвоночных. До 14 лет я верил в Бога, а потом понял, что Бога нет, и стал относиться к религиозным предрассудкам, как каждый грамотный биолог. Но могу я ли утверждать, что до 14 лет ошибался? Это была моя жизнь, моя дорога, и я не стану отрекаться от самого себя" (69).
От подобного поворота комиссия опешила, так как большинство людей в стране уже было приучено к единственно допустимому в те годы стилю поведения, утвержденному в умах тысячами подобных собраний -- каяться и униженно умолять простить прегрешения. Хотя в текст решения комиссии были вписаны фразы об идейных ошибках Кольцова, но все ошибки были набраны из давно прожитой жизни.
Чтобы показать, какая прочная морально чистая обстановка царила вокруг Кольцова и каких учеников он воспитал, можно сослаться на поступок молодого сотрудника Кольцова -- Валентина Сергеевича Кирпичникова. В конце 1938 года он решился на ответственный и очень в те годы опасный шаг. Искренне веря, что Лысенко постоянно дезавуирует успехи генетики и дезинформирует при этом Сталина, Кирпичников написал письмо вождю, в котором изложил свои мысли, подкрепив их броскими и понятными примерами пользы генетики для сельского хозяйства. Он к тому же привел аргументы, отвергающие обвинения лысенкоистов по поводу фашистской сути евгеники.
Понимая, что вряд ли ему удастся попасть лично на прием к Сталину, он явился к Наркому легкой и пищевой промышленности Полине Семеновне Жемчужиной, жене В.М.Молотова (Жемчужину позже обвинили во вредительстве и при полном бездействии Молотова арестовали как врага народа). Пройти к ней не составило никакого труда, уже минут через десять секретарь наркома, справившись о цели визита, пригласила Валентина Сергеевича в кабинет Жемчужиной.
Так как Кирпичников не знал заранее, удастся ли ему поговорить с Наркомом, то он, помимо письма Сталину, подготовил краткое обращение к Жемчужиной, в котором, в частности, писал:
"Академик Лысенко, известный всей стране своими работами по яровизации и летним посадкам картофеля, объявил лженаучными самые основы генетики. Его авторитет и поддержка печати... привели к тому, что положения Лысенко многими партийными и беспартийными принимаются за линию партии, считаются частью марксистской теории. В результате генетика изгоняется из школ, из Вузов, из различных Институтов, даже в Институтах Академии Наук уже намечены увольнения людей, несогласных в короткий срок переменить свои убеждения и смело критикующих Лысенко.