Осень 1941 года оказалась в Сибири и на Дальнем Востоке холодной. Лысенко сам объехал и облетел огромные территории Сибири и Северного Казахстана, понял, что везде недозревшие массивы пшеницы могут угодить под ранние заморозки и снег... и распорядился скашивать недозревшую пшеницу, чтобы собрать хотя бы то, что успело вырасти. Конечно, в свойственной ему манере он уверял, что при этом даже сохранилась обычная урожайность ("Я не знаю случая, чтобы в прошлом году было получено снижение количества и качества урожая пшеницы, скошенной согласно нашим предположениям", -- говорил он на общем собрании АН СССР в Свердловске 6 мая 1942 года /6/), хотя, несомненно, зерно получилось щуплым. Но, несмотря на это, предложение его было ценным, так как в противном случае собрать урожай не удалось бы вовсе.
Он занялся и другими практическими делами -- определением всхожести пшеницы, хранившейся в буртах на морозе, выяснением возможности перевозки в южные районы картофеля, собранного севернее, для немедленного высева и т. д. Все эти вопросы, не требовавшие научного анализа, но достаточно существенные в то трудное время, решались им оперативно, приносили пользу, и он не смог удержаться от того, чтобы в очередной раз не раздуть свои успехи и не принизить значение теории.
"Принятый нами метод научной работы -- заниматься в теории агробиологической науки только теми вопросами, решение которых дает возможность практического выхода... -- является хотя и трудным и связан с напряженной для исследователя работой, но это наиболее верная дорога в науке" (7), --
многозначительно философствовал он, забывая упоминать, что основу давших эффект предложений составляли давно известные практикам приемы.
Он, естественно, не мог отрешиться от того, чтобы не продолжать с упорством продвигать в жизнь и непроверенные рекомендации, требовать, например, широко практиковать летние посадки сахарной свеклы в Узбекистане, что дало одни убытки (влаги не хватало, и вся свекла засыхала на ранних стадиях развития). Расхваливал он и свою довоенную идею борьбы с вредителями посевов: выпускать на поля кур, чтобы они склёвывали всех насекомых, их яйца и гусеницы. Тогда и мясо будет бесплатное (и диетическое! -- добавлял академик) и вредители исчезнут.
Но основное внимание в это время он уделял приему, который многим сразу же показался ошибочным. Продолжая давнишнюю игру в сверхскоростное выведение сортов, он еще в 1939 году обещал в срочном порядке (опять за 2--3 года) вывести зимостойкие сорта зерновых культур для Сибири (8). Сколько-нибудь перспективных сортов ему получить не удалось, и тогда он предложил сеять (сначала собственные "сорта", а когда они не пошли, то и местные сибирские сорта) весьма оригинальным путем: не вспахивая землю, а прямо в оставшуюся после скашивания яровых хлебов стерню. Преимущество такого приема, по его мнению, заключалось, во-первых, в экономии на тракторах, горючем, рабочей силе и т. д., а, во-вторых, в том, что старая корневая система оберегала бы новые посевы от вымерзания (9).
Ни физические представления о теплопроводности стерни, ни биологическая часть идеи не были достаточно проработаны (Лысенко заимствовал у Тулайкова принцип, но, не зная толком сути предложения загубленного академика, всё перепутал), и предложение было встречено критически, прежде всего, сибирскими учеными. Лысенко сделал доклад в институте в Омске. Несмотря на огромное почтение, которое не мог не вызывать Президент и троекратный академик у скромных провинциалов, среди них нашлись специалисты, выставившие свои возражения. Их поддержал директор института Петренко. Лысенко это не только не образумило, а придало энергии в отстаивании с еще большим жаром своей идеи. С Гавриилом Яковлевичем он перестал с тех пор разговаривать, а решение научного спора перенес в инстанции, всегда и во всем его поддерживавшие: вопрос о том, сеять или не сеять по стерне, был рассмотрен в Наркомземе СССР, где собрали специальное совещание. Правда, во время него случился неприятный для новатора казус. В ответ на вопрос председательствующего, не хочет ли кто-нибудь высказаться, в задних рядах кто-то поднял руку. Председатель кивнул ему, человек встал, им оказался Петренко, специально приехавший в Москву. Лысенко начал суетиться в президиуме, пытаясь лишить его слова. Но пока Трофим Денисович пререкался с председателем, Петренко начал говорить с места, с первой же фразы завладел вниманием аудитории и довел до сведения участников совещания мнение тех, кому Лысенко, по сути дела, и собирался помочь своими советами -- сибирских ученых3. Его выступление, конечно, не могло перевесить чашу весов в этом споре, ибо наркоматские чиновники всё равно горой стояли за Лысенко. Посевы по стерне бы� Метод настойчиво насаждали в Сибири почти полтора десятка лет, понеся огромные убытки, пока, наконец, в 1956 году даже партийная печать была вынуждена признать, что это предложение было вредным, и что сам Лысенко и его сторонники