А на изменение отношения к Лысенко в верхних эшелонах партийной власти именно в это время указывает факт, обнаруженный полвека спустя в Архиве Президента РФ сыном Н.И.Вавилова Юрием Николаевичем. Он нашел письмо Лысенко Сталину, датированное 27 октября 1947 года, и ответ Сталина (118), написанный тремя днями позже и отправленный 31 октября 1947 года по-видимому с курорта.
Оказывается, Сталин теперь еще пристальнее следил за Лысенко и ждал от него успеха в важном деле -- выведении чудо-пшеницы с ветвящимся колосом. Мешочек с 210 граммами такой пшеницы в 1946 году ему вручил лично Сталин. Лысенко, отлично знал, что из затеи ничего путного получиться не может (см. об этом в следующей главе), но обещал тем не менее Сталину резко увеличить производство пшеницы в стране и этим снова укрепил веру вождя в свое научное могущество. В лето 1947 года лысенковцы начали срочно размножать семена ветвистой пшеницы, полученные от Сталина. В Одессе, Омске, в селе Мальцево Шадринского района Курганской области и в Горках Ленинских их высеяли, и якобы в "Горках Ленинских" Авакян сумел за один сезон так их размножить, что к осени собрал "327 килограммов, т.е. в 1635 раз больше, чем было высеяно" (119). Лысенко писал Сталину, что уже " в 1949 году... .можно будет... примерно.. 100 центнеров с гектара... получить с площади 100 гектаров... в 1950 году... засеять 15 тысяч гектаров... в 1951 году, засевая только 50 тысяч гектаров, можно будет иметь 500 тысяч тонн пшеницы для Москвы...
...эта фантазия буквально меня захватила, и я прошу Вас разрешить нам проведение этой работы в 1948 году, а потом, в случае удачи этого опыта, помочь нам в деле дальнейшего развертывания этой работы" (120).
Мудрый и лукавый царедворец хорошо знал, что надо писать властителю державы. Зачем, спрашивается, ему, президенту ВАСХНИЛ и директору "Горок Ленинских", испрашивать у 1-го Секретаря ЦК ВКП(б) разрешения, проводить или не проводить ему в его хозяйстве посев пшеницы?! Равным образом, какое, казалось бы, дело Сталину до того, сеять ветвистую на десяти или на двадцати гектарах?! Но какой же властитель запретит взращивать курочку, которая понесет золотые яички! Несись, курочка! Озолачивай!
Лукавство Лысенко простиралось дальше. Он давал понять, что если всё получится, то на лавры вовсе не претендует, скромен до предела и свое место знает. Вот каким замечательным пассажем заканчивал он свое 2-страничное послание человеку, никогда в жизни никакого касательства ни к агрономии, ни к селекции не имевшему13, но которого теперь Лысенко благодарил за учебу и за то, что он открыл ему глаза на тонкие научные вопросы:
"Дорогой Иосиф Виссарионович! Спасибо Вам за науку и заботу, преподанную мне во время Вашего разговора со мной в конце прошлого года по ветвистой пшенице.
Этот разговор я все больше и больше осознаю. Вы мне буквально открыли глаза на многие явления в селекционно-семеноводческой работе с зерновыми хлебами.
Детально изучая ветвистую пшеницу, я понял многое новое, хорошее. Буду бороться, чтобы наверстать упущенное и этим быть хоть немного полезным в большом деле -- в движении нашей прекрасной Родины к изобилию продуктов питания, в движении к коммунизму" (121).
Напомню: была осень 1947 года, осень, принесшая самый жуткий голод населению страны. Каким "просветленным цинизмом" нужно было обладать, чтобы писать о движении к изобилию продуктов! Нет, примитивным жуликом и простым циником Трофим Денисович не был. Хорошо он понимал, что надо написать вождю коммунистов!
С тем же пониманием умонастроения вождя подходил Лысенко к описанию природы своих разногласий с научными противниками.
"Смею утверждать, что менделизм-морганизм, вейсманистский неодарвинизм, это буржуазное метафизическое учение о живых телах, о живой природе разрабатывается в западных странах не для целей сельского хозяйства, а для реакционных целей евгеники, расизма и т.п. Никакой связи между сельскохозяйственной практикой и теорией буржуазной генетики там нет.