В своей лекции Жданов, конечно, использовал ставшие привычными штампованные фразы о положительном значении новаторской идеи Лысенко относительно яровизации, упомянул -- и не раз -- "что он [Лысенко] дал очень много нового нашей биологической науке, нашей стране" (184). Но не эти слова заостряли на себе внимание слушателей, а прозвучавшие негативные суждения. Начав свою лекцию с обсуждения проблем дарвинизма, Жданов не согласился с новизной взглядов Лысенко, отрицательно охарактеризовал роль и позицию "Литературной газеты" и тех философов, которые "вмешавшись в спор [биологов], не только не способствовали его разрешению, но еще больше запутали вопрос" (несколько раз он упомянул в этой связи имя Митина). Затем Жданов характеризовал работу Лысенко следующим образом:
"...Трофим Денисович в значительной мере борется с тенями прошлого.
Концепция Лысенко в значительной мере отражает первую стадию познания, стадию созерцания в целом растительных и животных организмов...
...колхицин был встречен в штыки школой академика Лысенко. Говоря об ученых, работающих с колхицином, он писал: "Действием на растения сильнейшего яда -- колхицина, равно.../как/ и другими мучительными воздействиями на растения, они уродуют эти растения. Клетки перестают нормально делиться, получается нечто вроде раковой опухоли"...
Итак, "сильнейший яд", "раковая опухоль", "уродство", "мучительное воздействие", "ненормальное развитие" -- букет эпитетов, отнюдь не подходящих для того, чтобы поддержать новое дело. Странно слышать, когда новаторы говорят о том, что возникшая новая форма растения является ненормальной. А я вам скажу: плевать нам на то, что нормальная она или ненормальная; главное, чтобы плодов было больше, урожай был выше! (Аплодисменты).
...в 1935 году Трофим Денисович Лысенко, исходя из своей ограниченной концепции, несомненно задержал внедрение у нас новой кукурузы. Я считаю, что здесь мы видим как теоретическая ограниченность перерастает во вполне материальный ущерб, и мы вынуждены смотреть критически на ту или иную оценку какого-либо нового дела, которая исходит из школы Лысенко" (185).
Жданов назвал "нежелательными сенсациями", которые лишь вредят делу,
"...обещание Т.Д.Лысенко буквально "выискать" новые сорта растений за 2--3 года. Таково /же/ данное до войны обещание вывести за 2--3 года морозостойкую озимую пшеницу для Сибири, которая ничем не отличалась бы по стабильности от местных растительных форм" (186).
Заканчивая лекцию, выступавший отметил, что "попытка подавить другие направления, опорочить ученых, работающих другими методами, ничего общего с новаторством не имеет" (187),
а затем сказал:
"Необходимо ликвидировать попытки установления монополии на том или ином участке науки, ибо всякая монополия ведет к застою.
...Трофим Денисович сделал многое, и мы ему скажем: Трофим Денисович, вы много еще и не сделали, больше того, вы закрыли глаза на целый ряд форм и методов преобразования природы" (188).
Вместе с тем Жданов не был ни в коем случае безусловным защитником генетиков и генетики. Он говорил о материалистичности основных выводов генетиков, критиковал "школу Лысенко" за то, что она "недооценивает значение анализа, недооценивает работы по изучению химических, физических, биохимических процессов, по кропотливому изучению клеточных структур" (189),
упомянул "дискретность наследственности, современную теорию организаторов и генов", но вместе с тем утверждал:
"Когда некоторые ученые говорят, что есть наследственное вещество -- это чепуха" (190).
Он осудил также генетиков за то, что те "слишком увлеклись дрозофилой... что дрозофила отвлекает их от важнейших практических объектов..." (101).
Аналогично тому, как Лысенко (и Сталин!) делал акцент на абсолютности идеи переделки природы, Жданов говорил:
"Нам, коммунистам, ближе по духу учение, которое утверждает возможность переделки, перестройки органического мира, а не ждет внезапных, непонятных, случайных изменений загадочной наследственной плазмы. Именно эту сторону в учении неоламаркистов подчеркнул и оценил тов. Сталин в работе "Анархизм или социализм?"" (192).
Сильнейшей стороной лекции было то, что начальник Отдела науки ЦК ВКП(б) восстал против краеугольного положения тех лет, принимавшегося в качестве аксиомы, -- о переносе спора Лысенко с генетиками в сферу политической борьбы, о разделении спорящих на сторонников буржуазного и социалистического мировоззрения. Это была одновременно и смелая (для партийного работника) и принципиальная (в идеологических условиях тех лет) позиция.