Однако отнюдь не Лысенко был первым глашатаем этой псевдоистины о вредоносной сути теоретизирования в науке. Споры относительно роли науки в обществе и назначении научных исследований велись в России на протяжении долгого времени. Отметим, что еще в пору дискуссий между западниками и славянофилами о путях развития России выкристаллизовалась идея о полезности, с учетом русского характера, рационального практицизма, о несокрушимой сметливости русского мужика и его способности "завсегда дать фору в сто очков" образованному немцу или, хуже того, жиду-хитрецу1, победителем в любых состязаниях всенепременно выйти. Саркастичный Салтыков-Щедрин, создавший обобщенный образ "изобретателя", равно как и некоторые другие русские писатели тяготели к побасенке об особой практичности русского мужика. Особенно живуча эта побасенка в народном восприятии, и персонажи бажовских сказов в относительно недавнее время были созданы, чтобы иллюстрировать уверенность в могучих талантах русских мужиков, "университетов не проходивших", но от природы сообразительных, знающих всё и находящих самобытные выходы из ситуаций, в которых иноземцы пасуют. Правда, не всё однозначно и в литературе. На протяжении десятилетий существует убеждение что Лесков восхищался народными умельцами, когда вывел образ Левши -- одного из трех тульских умельцев, подковавших аглицкое чудо -- махонькую стальную блоху с подзаводом, способную усами шевелить и дансе танцевать в разные стороны и уморительно подпрыгивать. Не могу понять, почему при всех умилительных разговорах о косоглазом Левше никто не обращает внимание на такую деталь: Лесков рассказывает, что п Преувеличенные восхваления, на деле принижающие достоинства самобытных умельцев из народа, с течением времени стали переноситься в иную сферу -- начали муссировать тезис о ненужности "сугубых наук" для обучения и без того умелых русских людей. Новоявленные Митрофанушки прикрывались этими байками как щитом и восставали против излишних мудрствований.
В возникшем с новой силой во второй половине XIX века в России споре о пользе наук "отвлеченных" и "практичных" большинство в русском обществе склонялось на сторону противников чистого знания. Конечно, в России дореформенной, когда крепостное право давило значительную часть народа, научные занятия были такой редкостью, что отрицать или защищать тезис о пользе академических знаний для массы русского народа, было нелепо. В то время этот спор был лишен базы и оставался лишь соревнованием в красоте воздушных построений. Но даже к концу XIX века, когда в России была создана мощная промышленность, разрослась сеть университетов и технических учебных учреждений, продуктивно работала Российская Академия наук, старый диспут не только не затих, но возобновился с небывалой силой.
На рубеже XX века в спор включился Л.Н.Толстой -- и снова на стороне тех, кто рассматривал науку лишь как служанку, приглашенную для утоления сиюминутных нужд. Толстой полагал, что отдача от научных исследований была бы выше, если бы интересы ученых сместились в сторону решения чисто практических задач, а это бы, в свою очередь, могло облегчить жизнь народную.
Вместо этого, заявлял Толстой, "все ученые заняты своими жреческими занятиями, из которых выходят исследования о протоплазмах, спектральных анализах звезд и тому подобному". Написано это было в 1885 году в нашумевшей статье "О назначении науки и искусства", когда литератор настоятельно рекомендовал ученым перестать заниматься всякой заумной дребеденью, повернуться лицом к практике и особо говорил о биологах.
"Ботаники нашли и клеточку, и в клеточках-то протоплазму, и в протоплазме еще что-то, и в той штучке еще что-то. Занятия эти, очевидно, долго еще не кончатся, потому что им, очевидно, и конца быть не может, и потому ученым некогда заняться тем, что нужно людям. И потому опять, со времен египетской древности и еврейской, когда уже была выведена пшеница и чечевица, до нашего времени, не прибавилось для пищи народа ни одного растения, кроме картофеля, и то приобретенного не наукой...
Мы выдумали телеграфы, телефоны, фонографы; а в жизни, в труде народном, что мы подвинули? Пересчитали два миллиона букашек! А приручили ли хоть одно животное со времен библейских, когда уже наши животные были давно приручены? А лось, олень, куропатка, тетерев, рябчик все остаются дикими", --