Призрак, появившийся перед дверью в приемную, объявил имя очередного соискателя. Поднялся мужчина лет сорока. Дэвид проводил его взглядом. Размышления землянина о том, существуют ли ограничения при наборе в Небесную Обитель, прервались звуком открывающейся двери приемной. Это было что-то новенькое, поскольку первый вошедший, господин Шиаран из Со-криджа, назад в коридор, где ждали своей очереди соискатели, так и не вернулся.
Вышедший из приемной мужчина казался угрюмым. Ни слова не говоря, он захлопнул за собой дверь и быстро двинулся по направлению к лестнице.
— Отказали... — негромко прокомментировал кто-то.
Следующей была девушка из нимрианской аристократической семьи. Ей тоже отказали. Дэвид начал беспокоиться. В ИИП была выложена предельно общая информация о Школе, рамки для поступления установлены достаточно широкие, но, вероятно, существовали еще какие-то критерии отбора, о которых соискателям не сообщали. Возьмут ли его? На это можно было только надеяться.
Аристократ средних лет, последовавший за девушкой, в общий коридор не вернулся — равно как и горожанка, которая вошла в приемную после него. На душе у Дэвида спокойнее не стало, но по крайней мере он перестал терзаться сомнениями и предположениями. Принцип, по которому производился отбор, все равно не понять. Может быть, это выяснится позже... если, конечно, его примут.
На протяжении всего времени ожидания в коридоре то и дело появлялись новые лица. Воспользовавшись телепортационной площадкой, разные люди поднимались к монастырю и присоединялись к тем, кто находился в коридоре перед приемной. Здесь были только люди — никаких альвов или демонов. Пришли два оборотня, но обоим отказали.
В скором времени должна была настать очередь Дэвида. Его мысли блуждали, то возвращаясь в прошлое, то устремляясь в будущее. Он плохо представлял, что будет делать, если ему откажут. Он не хотел даже думать о подобном развитии событий — ничего хорошего такие мысли не несли. Были еще кое-какие воспоминания, к которым он категорически не хотел возвращаться — и все равно, раз за разом, блуждая в собственном уме, он приходил к ним. Память о жене, погибшей в день свадьбы, убитой самым бесчестным и бессмысленным образом, убитой ни за что, убитой потому что он, Дэвид, струсил и не добил Кантора тогда, когда мог это сделать — эта память горела, как огромная, еще незарубцевавшаяся, рана. Он не хотел обращать внимание внутрь себя — внутри не было ничего, кроме боли — и поэтому старался сосредоточиваться на том, что его окружало: разглядывал стены, сидящих на скамьях людей, собственные руки, дверь приемной, призраков, поднимающихся по лестнице новичков... Просто смотрел, ни о чем не думая. Но в какой-то момент что-то вывело его из состояния бездумного полусна. Лицо молодого человека, только что поднявшегося по лестнице, показалось ему знакомым. Несколько секунд Дэвид пялился на него, пытаясь понять, где и при каких обстоятельствах видел раньше. Юноша заметил его взгляд, посмотрел с холодным недоумением, но почти сразу выражение его лица переменилось — он узнал Дэвида. Удивился, легко улыбнулся, сделал следующий шаг, уже определенно направляясь к землянину — все одновременно. И тут Дэвид тоже его узнал, как будто встала на место последняя деталь головоломки, и оставалось только поражаться, почему он не узнал новоприбывшего сразу, как только увидел. Они ведь учились вместе в Академии, вместе слушали курс прикладной ритуалистики у незабвенного Дильберга кен Аунблана. За одной партой, правда, не сидели, но этот юноша из благородного хел-лаэнского рода один раз вступился за Дэвида, окруженного стайкой шакалов с Кантором во главе, — вступился и, вероятно, спас землянину жизнь. Только вот стоило ли спасать?.. Дэвид отогнал эту идиотскую мысль и, поднявшись, крепко пожал руку Эдвину кен Гержету.
— Не ожидал увидеть тебя здесь. — Покачал головой Эдвин.
— Представь себе, я тоже. Сели на скамью.
— Я думал, ты еще несколько лет проведешь в стенах Академии, — сказал Дэвид.
— Я сдал экзамен по боевой магии и стихиали-стике за третий курс, — ответил Эдвин. — Все остальное было... менее интересно. Системную нужно было еще зубрить, как минимум, полтора года. Ты себе представить не можешь, что такое системная магия на третьем курсе...
— Очень сложно?
— Не то слово. Это не для меня. Кроме фанатов классики, за системную на третьем и четвертом никто не берется. Чтобы там хоть что-то понять, нужно параллельно изучать еще кучу дисциплин — диалекты Искаженного, высшую математику, еще какую-то лабуду... В астрологию всерьез и надолго углубиться... Возни много, а толку мало. Так что я решил все это бросить... по крайней мере, пока. А ты? Полгода назад ты, кажется, уже вполне определился со своим будущим: оставил учебу, помахал нам всем ручкой и отбыл в Кильбрен. Я думал, в метрополии мы больше тебя не увидим. Дэвид горько вздохнул.
— Я тоже так думал.
— Изменились жизненные планы?
— Да что планы... Жизнь изменилась.
— Как и ты сам.
— О чем ты?
— Ну... — Эдвин окинул собеседника внимательным взглядом. — Хотя твой амулет и генерирует поле, несколько затмевающее свечение гэемона, все же перемены не скрыть. Тебя и не узнать. Совсем иной уровень Дара. И сам гэемон структурирован... — Эдвин задумался, не зная, какое слово тут лучше подобрать, — нормально, а не так убого, как раньше.
— А, ты об этом. — Дэвид махнул рукой, как бы показывая, что о такой ерунде и говорить не стоит. — Да, я изменился.
— И поэтому приехал обратно?
— Нет, не поэтому. Идэль погибла. — Когда землянин произносил это, как будто что-то перехватило ему горло, и он был вынужден на некоторое время замолчать, чтобы взять себя в руки. — Без нее в Кильбрене мне делать нечего.
— Сочувствую, — сказал Эдвин. — А про Обитель эту откуда узнал?
Секунду или две Дэвид колебался. Ему хотелось сказать правду, но стоило ли это делать здесь и сейчас? Разговоры желающих поступить в Небесную Обитель могли и прослушиваться.
— Совершенно случайно, — соврал он. — Натолкнулся на объявление в ИИП, почитал что пишут, удивился, начал искать информацию в сети, удивился еще больше — похоже, они не врут, и на самом деле дают то, что обещают... Ну и вот я здесь.
— А, понятно... — потянул Эдвин. — Ну вот и я примерно так же.
...Он пожалел о своих словах в ту же секунду, как только произнес их. Не стоило с ней так говорить. Давно, еще во время учебы, Дэвид прочел в какой-то книжечке, посвященной исследованию психологии богов и лордов, что пренебрежительное отношение к их Силе зачастую воспринимается означенными субъектами не просто как хамство, а как некий метафизический наезд, инициатора которого они усматривают не столько в смертном, забывшем о вежливости, сколько в каких-то иных Силах, которые как бы стоят за спиной несчастного смертного и побуждают его нести околесицу. Смертный в этом случае им видится этаким структурным элементом «метафизического наезда», деталькой вражеского механизма, запущенного лордом-недругом для того, чтобы ограничить присутствие Силы оскорбляемого в явленном мире. Короче говоря, автор книжки советовал тщательно фильтровать базар при разговоре с Обладающими. Хотя они сами в большинстве случаев выражались просто и понятно, как бы подталкивая смертного к равноправному общению, о равноправии стоило забыть сразу и больше никогда не вспоминать. Также автор советовал забыть о легендах и мифах, в которых смертному удавалось благодаря хитрости или удачному стечению обстоятельств вынудить Обладающего совершить то, что ему, смертному, нужно. Если такие случаи и происходили (в чем автор прочитанной Дэвидом книжки сильно сомневался), на каждый такой случай приходилось десять тысяч других, когда лорд избавлялся от возникшей проблемы самым простым способом и спокойно жил себе дальше.
По счастью, Марионель предпочла проигнорировать его последнюю реплику.
— Я не слышу ее голоса среди мертвых, — ответила она спокойно. — Ты уверен, что Идэль умерла?
— Что?.. — Дэвид потряс головой. Буквальный смысл вопроса казался слишком нелепым, и поначалу он подумал, что Марионель спрашивает о чем-то ином, на что-то намекает, хотя он и не в состоянии понять намека... и лишь через несколько секунд, не в силах представить никакого глубинного смысла, который мог бы содержаться в такой простой фразе, он уверился в том, что Марионель спрашивает об этом — и ни о чем другом.