Хоббиты подняли на Бродягу глаза и с изумлением заметили, что лицо его напряглось, словно от затаенной боли, а руки крепко сжимают подлокотники кресла. В комнате стало очень тихо. Даже огонь в камине, казалось, пригас. Бродяга сидел без движения и глядел вдаль невидящими глазами, словно блуждая по дорогам давно минувших дней или прислушиваясь к звукам далекой ночи.
— Да, так вот! — воскликнул он спустя несколько секунд, проводя рукой по лбу. — Допустим, стало быть, что я знаю о твоих преследователях куда больше твоего. Я вижу, ты страшишься их, но еще не так, как следовало бы. Завтра тебе надо будет от них спасаться — а как? Бродяга проведет тебя тайными тропами, куда редко ступает чья-либо нога. Только возьмешь ли ты его с собой?
Наступило тягостное молчание. Фродо не отвечал: он мучился сомнениями и страхом. Сэм все больше хмурился, все чаще поглядывал на своего хозяина — и наконец не выдержал:
— С вашего позволения, господин Фродо, я ответил бы — нет и еще раз нет! Этот Бродяга говорит, что, мол, держите ухо востро. Тут я согласен. Вот с него прямо и начнем! Он явился из Дикоземья, а я о тамошних ничего, кроме худого, не слышал. Потом, что-то он очень уж много знает, даже, на мой взгляд, чересчур много. Но я все равно не понимаю, почему мы должны брать его с собой и по собственному почину идти за ним куда-то в глушь, где, как он сам говорит, помощи ждать неоткуда, зови не зови!
Пиппин заерзал на месте, ему было явно не по себе. Бродяга ничего не ответил Сэму, повернулся к Фродо и пристально на него посмотрел. Фродо отвел взгляд.
— Нет, я не согласен с Сэмом, — сказал он медленно. — Мне кажется, ты не такой, каким представляешься с виду. Поначалу выговор у тебя был брийский, но потом изменился… И все же кое в чем Сэм прав. Почему ты призываешь нас к осторожности, а сам предлагаешь довериться первому встречному? Зачем этот маскарад? Кто ты? Что тебе известно о… ну, о деле, которое меня сюда привело, и откуда тебе это известно?
— Урок усвоен, — хмуро усмехнулся Бродяга. — Но осторожность — одно, а нерешительность — уже другое. В одиночку ты никогда не доберешься до Ривенделла, и у тебя нет другого выхода, кроме как довериться мне. На пару вопросов я отвечу, если, конечно, это тебе поможет. Только вот не знаю, что тебе в моих ответах, если ты мне не веришь? Впрочем…
Тут в дверь постучали. В дверях возник господин Подсолнух со свечами, а за ним — Ноб с дымящимися кувшинами. Бродяга отступил в тень.
— Пришел вот спокойной ночи вам пожелать, — сказал корчмарь, ставя на стол свечи. — Ноб! Воду отнеси в спальни!
Он затворил дверь и вернулся в комнату.
— Дело, значит, такое, — начал он, запинаясь и с довольно озабоченным видом. — Если выйдут какие неприятности, то простите великодушно. Но вы и сами знаете, как это бывает — одно, другое, а я человек занятой. Тут, как говорится, всю память отшибет. Но может, еще не поздно. Понимаете, меня просили не прозевать, если вдруг поедут хоббиты из Заселья, а особенно спрашивали про одного, по фамилии Бэггинс…
— А мне-то что до этого? — перебил Фродо.
— Да уж вам лучше знать. — Корчмарь понимающе подмигнул ему. — Я вас не выдам, не бойтесь. Мне сказали, что этот самый Бэггинс, когда приедет, скажется Подхолминсом. И приметы сходятся — только не сердитесь.
— Да неужели?! И какие же это приметы? — снова перебил Фродо, забыв о правилах приличия и выдавая себя с головой.
— «Крепкий, плотный, краснощекий», — торжественно, нараспев процитировал господин Подсолнух. Пиппин хихикнул, а Сэм бросил на корчмаря сердитый взгляд. — «Этого тебе будет мало, Подсолнух, ведь хоббиты все такие, — говорит он мне. — И господин Подсолнух покосился на Пиппина. — Но господин Бэггинс ростом немного выше среднего, волосом посветлее и на подбородке ямочка, а сам такой самоуверенный, и глаза блестят». Простите, если что не так, но не мои это слова, это он так сказал.