Но вот Лес был позабыт, и рассказ Тома вприпрыжку помчался вдоль молодого потока, мимо бурлящих водопадов, по гальке и валунам, мимо мелких цветочков в густой траве, вверх по сырым расселинам — и докатился до нагорья. Хоббиты услышали о великих Могильниках и зелёных курганах, о холмах, увенчанных белыми коронами из зазубренных камней, и земляных пещерах в тайных глубинах между холмами. Блеяли овцы. Воздвигались высокие стены, образуя могучие крепости и мощные многобашенные твердыни; их владыки яростно враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились башни, горели горделивые замки, и пламя взлетало в небеса. Золото осыпало усыпальницы мёртвых королей, смыкались каменные своды, их забрасывали землёй, а над прахом поверженных королевств вырастала густая трава. Снова блеяли над гробницами овцы — и опять пустели холмы. Из дальнего далека надвигалась тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по пещерам, бренча драгоценными кольцами и вторя завываниям ветра мёртвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных холмах скалились в лунном свете, как обломанные белые зубы.
Хоббитам было страшновато. Даже до Хоббитании докатывались мрачные рассказы о Могильниках и умертвиях. Правда, у них такого и слушать не хотели — зачем? Все четверо разом вспомнили уютный домашний камин: вот и у Тома такой, только гораздо крепче, гораздо надёжнее. Они даже перестали слушать и робко зашевелились, поглядывая друг на друга.
Их испуганный слух отворила совсем иная повесть — о временах незапамятных и непонятных, когда мир был просторнее, и Море плескалось у западных берегов, будто совсем рядом; а Том всё брёл и брёл в прошлое, под древними звёздами звучал его напев — были тогда эльфы, а больше никого не было. Вдруг он умолк и закивал головой, словно задремал. Хоббиты сидели, как завороженные: от слов его выдохся ветер, растаяли облака, день пропал и простёрлась глухая ночь в бледных звёздных огнях.
Миновало ли утро, настал ли вечер, прошёл ли день или много дней — этого Фродо не помнил: усталость и голод словно бы отступили перед изумлением. Огромные белые звёзды глядели в окно; стояла бестревожная тишь. Изумление вдруг сменилось смутным страхом, и Фродо проговорил:
— Кто Ты, Господин?
— Я? — переспросил Том, выпрямляясь, и глаза его засинели в полумраке. — Ведь я уже сказал! Назовитесь сами — без имен, совсем одни, без других таких же. Но вы молоды, я стар: Том из древней были. Том, земля и небеса здесь издревле были. Раньше рек, лесов и трав, прежде первых ливней был здесь Том Бомбадил — и всегда здесь был он. До смыкания морей, эльфов возвращенья, прежде первых королей, прежде всех умертвий. До того, как в юный мир страх внёс Чёрный Властелин.
Словно тень прошла за окнами, хоббиты вздрогнули, обернулись — но в дверях уже стояла Золотинка, подняв яркую свечу и заслоняя её рукой от сквозняка; рука просвечивала, как перламутровая раковина.
— Кончился дождь, — сказала она, — и свежие струи бегут с холмов под звёздными лучами. Будем же смеяться и радоваться!
— Радоваться, есть и пить, — весело подхватил Том. — Повесть горло сушит. Долго слушать тяжело. Собираем ужин!
Он живо подскочил к камину за свечой, зажёг её от пламени свечи Золотинки, протанцевал вокруг стола, мигом исчез в дверях, мигом вернулся с огромным, заставленным снедью подносом и принялся вместе с Золотинкой накрывать на стол. Хоббиты сидели, робко восхищаясь и робко посмеиваясь: так прелестна была Золотинка и так смешно прыгал Том. А всё же казалось, что у них был общий танец: друг с другом, у стола, за дверь и назад, — вскоре большущий стол был весь в свечах и яствах. Желтые и белые свечи горели на всех полках. Том поклонился гостям.
— Время ужинать, — сказала Золотинка, и хоббиты заметили, что она в нежно-серебристом платье с белым поясом. А Том был светло-синий, незабудочный, только гетры зелёные.
Ужин оказался ещё обильнее вчерашнего. Хоббиты, заслушавшись Тома, даже забыли о еде, и теперь навёрстывали своё, будто проголодали неделю. Некоторое время они не пели и не разговаривали, только уписывали за обе щёки. Но потом утолили первый голод, и голоса их зазвенели радостным смехом.
А потом Золотинка спела им немало песен, весёлых и тихих: они услышали, как струятся реки и колышутся озёра — небывало широкие и глубокие, — увидели в них отражение неба и алмазы звёзд. Потом она опять пожелала им доброй ночи и оставила их у камина. Но Том словно очнулся от дремоты — и начал расспрашивать.