– Уровень везде один и тот же?
– Есть, видимо, определенный разброс – было бы странно, если бы его не оказалось, но в целом, насколько нам известно, они развиваются параллельно. Как ты знаешь, расстояния между звездами в шаровых скоплениях, – а следовательно, и между планетами – намного меньше, чем, например, в твоих краях. Поэтому населенные планеты издавна находились в более тесной связи, чем будут находиться у вас, когда вы обнаружите своих ближайших соседей или они обнаружат вас.
– Ну да, – сказал я. – С планеты на планету там добирались в долбленых челноках…
– Во всяком случае, между ними установилось достаточно регулярное сообщение еще до перехода к сопространственным полетам; а что касается резонансного переноса, которым пользуемся в частности мы, то до него им еще далеко. Сколько, я сказал, там обитаемых планет?
– Семнадцать.
– Ну вот, – усмехнулся он, – я невольно оговорился. На самом деле их восемнадцать. Или, еще точнее, – семнадцать и еще одна. Восемнадцатая планета – или первая, возможен и такой отсчет. Ее имя – Ассарт.
– Чем же она так отличается от других?
– Посидим тут, на берегу, – предложил Мастер. – Может быть, смешно, но мне редко удается посидеть вот так близ журчащей воды, посидеть и поразмыслить спокойно. Нас ведь мало, а мир велик…
– Вас – таких, как ты и Фермер?
– Даже если считать со всеми нашими эмиссарами, все равно нас – горстка. А на уровне сил моих и Фермера – вообще единицы. Когда-то нас было несколько больше. Но, как и везде, где существует жизнь, разум, – расходятся мысли, мнения, оценки, желания. И люди расходятся. В таких случаях испытываешь облегчение от того, что мир велик и пути в нем могут не пересекаться.
– А если бы пересеклись?
– Н-ну… Мир велик, да; но он не слишком устойчив. Ваш уровень знания позволяет догадываться об этом, мы же знаем наверняка.
– Объясни, если это нетрудно.
– Объясню с удовольствием – но не сейчас. Это разговор для спокойного, свободного времяпрепровождения, разговор, доставляющий радость, – но для радости всегда не хватает минут. Поэтому вернемся к нашей теме.
– Я внимательно слушаю, Мастер.
– Ты спросил, чем отличается Ассарт.
– Да, – сказал я. – Может быть, интуиция подводит меня, но мне кажется, что для меня это будет не просто названием. Я прав?
– Да. Поэтому я и делюсь с тобой тем немногим, что мне ведомо. Видишь ли, поскольку эти планеты развивались параллельно, должен был неизбежно наступить миг, когда параллельные эти пересекутся. Это произошло достаточно давно. Возникла империя с центром именно в Ассарте. Почему? Планета большая, достаточно густо населенная; объединение населявших ее племен закончилось раньше, чем на других планетах, – объединение, разумеется, не всегда мирное и бескровное, скорее, наоборот; и когда оно завершилось, инерция экспансии сохранилась. И когда технический уровень позволил – она устремилась вовне… Во всяком случае, так мы представляем.
– Понятно.
– Но, поскольку все проходит, миновал и отведенный империи срок, и семнадцать планет – одни раньше, другие позже – начали уходить из-под единой власти. Эти семнадцать уходов, или освобождений, означали для Ассарта семнадцать тяжелых поражений. И в этом человечестве что-то сломалось, видимо. Развитие замедлилось, кое в чем пошло даже вспять. Но похоже, что эти сведения… – Он умолк.
– Что же, – сказал я, – картина знакомая.
– Да, это не редкость в населенных мирах, и именно поэтому мы не стали обращать на тамошние процессы особого внимания: Мирозданию они ничем не грозили. – Он хотел сказать еще что-то, но смолчал.
– Что же изменилось? Вы решили вмешаться в планетарные процессы? Мне кажется, вы этого избегаете. Во всяком случае, на то, что происходит на моей планете, вы, похоже, не обращаете особого внимания.
– Обращаем ровно столько, сколько вы заслуживаете. Ваша планета, да и весь ваш регион Галактики еще не так скоро начнут играть сколько-нибудь заметную роль в развитии Мироздания…
Ему была свойственна этакая округлая, академическая манера выражаться, если даже речь шла о вещах, требовавших вроде бы более приземленного, что ли, отношения. Я подозреваю, что ему нравилось слышать самого себя, – черта, свойственная многим. Так я подумал, но вслух сказал другое:
– Ладно, значит, развитие планеты замедлилось. Что же она – так важна для бытия миров?
(Это было в пику ему: не один он умеет выражаться округло!)
– Я сказал уже: повседневные дела, не более.
– Хотелось бы услышать подробнее.
Хотя я и перебил его, он не обиделся: знал, что сейчас у меня есть такое право.
– Разумеется. Вернемся в дом – воспринимать объяснения легче, когда видишь все своими глазами.
Пока мы возвращались, неторопливо ступая по легко пружинившей траве, я попробовал заговорить о том, что, если быть откровенным, сейчас волновало меня куда больше, чем все шаровые звездные скопления Галактики, оптом и в розницу.
– Мастер! – сказал я. – Где она?
Сперва он лишь покосился на меня и нахмурился; возможно, мой вопрос показался ему неуместным или бестактным. Но коли уж я заговорил об этом, отступать было нельзя. Он же, со своей стороны, прекрасно понимал, что если он хочет отправить меня с каким-то заданием, связанным с риском, то нельзя оставлять между нами каких-либо недосказанностей.
– Мне нетрудно понять, что у тебя сейчас на душе, – сказал Мастер, и я поверил ему. – И хотя так делать не полагается, я мог бы – ну, хотя бы позволить тебе увидеться с нею, пусть и ненадолго. Но я этого не сделаю.
Кивком головы он как бы поставил печать под сказанным.
– Прежде всего я хочу знать: нужно ли было так поступать с нею? Она ведь могла жить еще долго-долго…
Кажется, у меня перехватило горло; пришлось сделать паузу.
– Ты обратился не по адресу, – сказал Мастер. – Мы не распоряжаемся судьбами людей, ни Фермер, ни я. Это – право Высшей Силы. Да, мы иногда спасаем людей, когда им грозит что-то, помогаем им задержаться в Планетарной стадии, как это было с тобой и всем твоим экипажем. Но, если помнишь, я еще в прошлый раз предупреждал тебя: если там тебя постигнет гибель, то это будет настоящая гибель – хотя ты выступал и не в своем теле. Нет, капитан, мы – не судьба. Но ты неправ и в другом: когда говоришь, что она могла бы еще жить. Она и сейчас жива – просто ее Планетарная стадия завершена, началась новая, Космическая. И совершенно естественно, что после этого я забрал ее, моего давнего эмиссара, сюда, на Ферму.
– Значит, она здесь, – сказал я, подтверждая то, что и без того знал. – Почему же мне нельзя увидеться с нею – пусть и ненадолго, как ты сказал?
– Твоя любовь к ней не прошла? Или я ошибаюсь?
Я чуть было не сказал, что для того, чтобы понять это, не надо быть большого ума. Но вовремя спохватился: все-таки не с Уве-Йоргеном разговаривал я, а с Мастером.
– Ты не ошибся.
– Вот поэтому.
Мне оставалось только пожать плечами:
– Не улавливаю логики.
– Если ты увидишь ее сейчас, тебе вряд ли захочется расстаться с нею надолго. Да, я знаю, что у тебя дома осталась дочь, но из двух женщин чаще побеждает та, что ближе… И ты, я боюсь, захочешь прибегнуть к простейшему способу вновь соединиться с ней, и на этот раз очень надолго. Ты ведь уже понял, о чем я говорю?
– Понял, – признал я без особой охоты.
– Конечно. Потому что ты знаешь: если прервется и твоя Планетарная стадия, вы снова окажетесь доступны друг для друга.
– Разве это не так? – спросил я довольно сухо.
– Не совсем. Подумай: если бы всякий, в великом множестве обитаемых времен, пройдя Планетарную пору своего бытия, оказывался здесь, у нас, – какая толчея тут царила бы. А раз ее нет, то вывод можешь сделать один: на Ферме оказывается в конце концов лишь тот, на кого мы – Фермер и я – сможем положиться всегда и во всем. И не только тогда, после окончательного прихода к нам, когда ни у кого не остается выбора, – но и в пору, когда выбор есть, как он есть сейчас у тебя: ты можешь принять мое поручение, но можешь и отказаться, твоя воля свободна. Решаешь ты сам.