- Ну, и иди. Я за ним присмотрю, - Пенелопа легла на бок и хитро посмотрела на потягивавшегося ван Чеха.
- Присмотрит она. За тобой бы кто присмотрел, - нежно сказал доктор, поправляя халат и шапочку, - Кстати, ты его не искала? Там, у себя?
- Искала, - кивнула Пенелопа и зевнула, - Не нашла. Мы с Кукбарой с ног сбились. Нет, его там.
- Там же все есть! - удивился доктор.
- Этого там нет. Не можем найти.
- "Нет" и "не можем найти" - разные вещи, - назидательно заметил доктор.
Пенелопа пожала плечами и состроила доктору глазки. Ван Чех довольно улыбнулся, вздохнул:
- Все, ушел я, нет доктора, не-ту, - трагически пробасил он и вышел. Виктор только сейчас заметил, что доктор тут был, удивленным взглядом проводил его спину из палаты.
Дер Таш снова сел за листок. Долго всматривался в него, и вдруг выпучил глаза. Пенелопа хихикнула, выглядел он очень потешно. Но ступор больного продолжался очень долго. Более двадцати минут Виктор сидел, не меняя позы. Пенелопа встала и тихо подошла к нему.
- Виктор, - позвала она. Он не отзывался. -
Виктор, - Пенелопа ущипнула его. Реакции ноль.
- Проснись, Виктор, - прошептала она в самое его ухо.
Больной подскочил, как он удара током и даже не обернулся на Пенелопу, та тяжело вздохнула.
Виктор взял кисть и обмакнул ее и стал рисовать по всей своей мазне треугольники. Они были направлены вверх и вниз по очереди. Руки Виктора действовали четко, будто он был роботом. Работа была окончена спустя минут пятнадцать. Без сил он откинулся назад и опустил руки.
- Чаю хочешь? - предложила Пенелопа. Ее не слышали, - Ну, как хочешь, - пожала плечами она.
Виктор обмакнул кисточку потоньше в зеленую краску и подвел свои треугольники ею. Попытки хоть как-то нанести тени Виктору не удались.
- Я это тебе оставлю, - гордо сказал Виктор, презрительно глядя на свое творение.
- Мне это зачем? - недоумевала Пенелопа.
- Понадобится, - с нажимом сказал Виктор.
В дверях палаты он столкнулся с доктором, учтиво ему поклонился и как-то цветисто поздоровался.
- Мой шедевр готов! - так же гордо сказал он ван Чеху.
- Я рад за вас, - доктор проникся высотой момента и решил подыграть, - могу я узреть его?
- Нет, ни в коем разе, - отрезал Виктор.
- Почему? Могу я узнать?
- Шедевр малой формы предназначается даме, а вам, большое полотно. Но вот проблема, я не могу войти в мастерскую.
- Там занятия целый день сегодня, - задумчиво потеребил отрастающую бородку ван Чех.
- Даже когда я расписывал потолки в капелле, было не так тяжело добраться до места работы, - фыркнул Виктор и просочившись мимо доктора ушел к себе.
- Капеллу он расписывал… ага… - пробормотал доктор.
- Дашь шедевру посмотреть? - улыбнулся доктор Пенелопе.
- Да забирай, она мне не нужна, эта твоя шедевра, - в тон доктору кривлялась Пенелопа.
- Ну, как я могу, отобрать у дамы ее шедевру, - обольстительно улыбнулся доктор.
- А вы, доктор, такой, - состроила глазки Пенелопа.
- Ах, прошил те дни, когда я грабил города и веси, съедал по семь младенцев за одни присест и считался грозой морей и суши, - досадуя, вздохнул ван Чех.
- В тебе умер великий актер, Октео, - улыбнулась Пенелопа, - Если бы я не знала тебя тощим патлатым студентом-троечником, то поверила бы. Доктор уже рассматривал бумажку, еще влажную от краски.
- И что это за инь-ян такой? - недоуменно спросил доктор.
Пенелопа заглянула ему через плечо.
- Треугольники.
- Это я и без тебя понял, - задумчиво сказал доктор.
- Ну, чего не понятного. Раз получилось, раз - нет, - пожала плечами Пенелопа.
Доктор изумленно обернулся на нее. Та совершенно не смущаясь, смотрела своими разными глазами в полные немого укора голубые глаза доктора.
- Пенелопа, Пенелопа, - с укоризной покачал головой ван Чех, - вот от кого, а от тебя не ожидал. От себя ожидал, а от тебя…
- Ой-ой-ой, - Пенелопа села на стул, - можно подумать, какие мы нежные.
На этой фразе что-то в ней щелкнуло, доктор почувствовал как снова натянулись внутри него какие-то струны, ощущающие опасность. Через минуту напротив него сидела уже Кукбара. Доктор посерьезнел и погрустнел одновременно.
- И рисунок оставь. Мне интересно для чего он, - царственно сказала Кукбара.
Доктор бросил листок на стол. Кукбара поцокала языком, внимательно следя ярко-голубым и блекло-зеленым глазом за доктором.
- У меня работы много. Я пойду, - сказал он серьезно и озабоченно.
- Постой, - Кукбара резко ухватила его за ладонь, - побудь со мной, Октео.
- Какого черта, - доктор вырвал руку.
Любое прикосновение к Кукбаре отзывалось дикой болью во всем теле.
- У меня много работы, - отчеканил он.
- Ну и бестолочь, - фыркнула Кукбара, - Видишь, детка, он снова нас бросает.
Доктор уже был в дверях. Он медленно обернулся. Перед ним сидела Кукбара с ее ухмылочкой, но на глазах Пенелопы стояли слезы.
Доктор угрюмо брел по коридору вперед. Возле палаты Виктора он задержался, немного покачался с пятки на мысок и размашистым шагом вошел в комнату.
Виктор дремал.
- Эй, друг, просыпайся, - ван Чех мягко потрепал его по плечу.
Виктор разлепил глаза и сонно улыбнулся.
- Хочешь я принесу тебе мольберт, будешь работать здесь над картиной, - участливо спросил доктор.
- Хочу. А над какой картиной? - спросони удивился Виктор и поправил сбившиеся волосы, - А-а-а, над картиной, - он усмехнулся, - простите, доктор, я забыл.
- Ничего, Виктор, ничего, - доктор похлопал его по плечу и в растерянности ушел.
Глава 17.
Когда доктор ван Чех принес старенький рассохшийся мольберт Виктору в палату, то еще не знал, что написание полотна затянется аж на два с половиной года.
На два с половиной года безуспешной терапии, тщетных попыток что-то вспомнить. Два с половиной года безрезультатных попыток самоубийств во время депрессивного психоза. Доктор часто являлся в палату к Виктору в тот момент, когда был необходим. Что-то вроде предчувствия подсказывало ван Чеху, что надо идти.
Виктор, бывая близок к ремиссии, часто засиживался с Пенелопой. Они играли в шашки или шахматы, чтобы скоротать еще один день. Отсутствие надежды на излечение объединяло их. И только доктор, уподобляясь своим больным, верил, что оба когда-нибудь выйдут из клиники здоровыми.
В один из солнечных дней, когда больничный сад цвел белым, доктор ван Чех бодро делал утреннюю пробежку, наивно называемую прочими врачами: "обход".
Виктор с утра был в себе, что называется, никаких ложных масок. Он снова был мужчиной между тридцатью пятью и сорока годами, который ничего о себе не помнил, писал стихи и картину, к которой притрагивался только в этом состоянии. Доктор пришел к нему рано, а руки Виктора уже были в краске. Кистей он почему-то не признавал.
- Творишь, друг мой? - улыбнулся ван Чех.
- О, да, - Виктор приятно улыбнулся, - проснулся ночью, ни в одном глазу до сих пор.
- Кошмары? - доктор присел на стул.
- Нет, нет… так… - неопределенно ответил Виктор.
- Ну, что "так"? Виктор, не пудри мне мозг, дорогой мой. Давай-ка рассказывай, - фыркнул ван Чех.
- Я снова видел эту картину. Я не знаю, что она значит, но она такая важная. Потом долго рябило в глазах, знаете, как это часто у меня бывает… Это все.
- И ты сел рисовать?
- Да, как только перестало рябить.
- Хорошо, друг мой, ты не забывай отдыхать, нам с тобой сегодня еще раз стоит прогуляться к себе, - доктор подмигнул больному и вышел.
Где-то еще час он бродил по другим палатам и, наконец, пошел к Пенелопе. Она всегда была последним пунктом в его маршруте.
Из палаты доносились голоса. Резкий, грудной голос принадлежал, безусловно, Кукбаре. Доктор остановился и прислушался.
- Я ищу тебя достаточно давно, Виктор. Не было такого случая, чтобы я не могла кого-то не найти, - говорила она, - в чем секрет? Может, расскажешь мне?
- Я никогда не был за пределами лабиринта, я не знаю, где ты находишься, и где нахожусь я, - задумчиво отвечал Виктор, - Я бы и рад, если кто-нибудь меня бы нашел… Но пока… пока никто на это не способен.