- Они везде.
- Прикинь, что будет, если психопаты будут лечить психопатов? - мгновенно отреагировал доктор.
Декан улыбнулся.
- Ничего не будет. Психопаты рожают психопатов, учат и воспитывают их, делают им операции и стрижки, лечат… Нормы нет, потому что все мы за ее гранью… разница в степени, - философски отозвался декан.
Доктор глубоко задумался.
- Ваши бумаги готовы, доктор ван Чех, - девушка просунулась в дверь.
- О, спасибо! - доктор порывисто встал.
- Спасибо, что зашел, - угрюмо ответил декан.
Ван Чех тщательно изучал всю подноготную будущей практикантки. Секретарь же предпочла уйти на время, пока доктор будет заниматься.
Брижит Краус дер Сольц и правда училась из рук вон плохо. На занятия не ходила, сдавала все на тройки, но с первого раза. Ее ни разу не пытались отчислить. Доктор, все студенчество проведший под угрозой отчисления, решил, что раз практикантка учится даже лучше него, то из этого определенно выйдет толк.
Во всех без исключения отзывах преподавателей о ней красной нитью тянулось слово: "лень".
"Просто не сумели мотивировать" - решил доктор и направился к куратору группы Брижит.
В списке распределения на практику ни одно поле еще не было заполнено. Доктор нашел свою фамилию и написал напротив нее: "Брижит Краус дер Сольц".
Глава 19.
Тот день доктор вспоминает часто, но рассказывал всего один раз. Рассказ его, как и другие истории из врачебной жизни, я старательно запомнила и записала, стараясь быть как можно ближе к оригиналу.
Историю моей первой практики я изложила подробно, назвав эту правдивую, но фантастическую для многих повесть - "Театр говорящих пауков Кукбары фон Шпонс".
Тем самым я отдала свою дань доктору Пенелопе Акнео ван Тащ, и увековечила Кукбару, чего, на самом деле, не хотелось. Посему пересказывать историю о том, как маленькая, глупенькая, но очень суровая практикантка Брижит Краус дер Сольц, выбранная доктором ван Чехом и самой судьбой, поспособствовала убийству одной из лучших докторов и ужаснейшей из чудовищ, не считаю нужным.
Осталось лишь одно воспоминание доктора, о котором я еще не упомянула, и которое, возможно, будет интересно читателю.
День этот доктор помнит до секунды. Начался он с какого-то светлого предчувствия. Пенелопа очнулась после непродолжительной комы, но за жизнь цепляться не торопилась. Она тихонько гасла в своей палате.
Было воскресенье, день для посещений закрытый. Но доктору дозволено чуть больше, чем простому смертному. Ван Чех пришел к Пенелопе тогда.
Пенелопа была бледнее обычного. Бледность ее оттеняли ярко-розовые пятна, которые стали еще ярче при появлении доктора. Ясные, серо-голубой и серо-зеленый глаза, смотрели умоляюще и восхищенно на него.
- Доброе утро, милая, - доктор поцеловал ее в лоб и погладил по голове, - Как ты себя чувствуешь? У тебя душно, я открою окно.
Доктор открыл нараспашку створки окна, и в палату полился чуть прохладный запах ранней осени.
- Я ничего, - тихо ответила Пенелопа. Ей тяжело было говорить.
- Умница, - доктор порывисто сел рядом с ней и улыбнулся нежно и сочувственно.
В ней уже давно не было ничего от той Пенелопы, что он когда-то полюбил. Только глаза, разные, бесконечно страдающие теперь глаза, напоминали ему все, что было.
Лицо Пенелопы осунулось, посерело, нос заострился, под глазами залегли иссиня-черные круги, от уголков губ к подбородку легли глубокие морщины. Волосы как-то в один момент поседели, и редкие рыжие волоски совсем затерялись в общей белизне.
Пенелопа выцвела, она не улыбалась, почти не говорила, она была обессилена. Сил организма хватало только чтобы поддерживать, едва теплящуюся жизнь.
Обычно, говорил все время доктор, благо его темы для разговоров не иссякали никогда. Но в тот день, он как-то особенно вглядывался в лицо Пенелопы, и слов у него не было, он пытался запомнить ее как можно точнее.
Тут, впервые за многие дни, она улыбнулась. Едва-едва раздвинув уголки губ, одними глазами ласково улыбнулась доктору. Сам ван Чех тут же расцвел в самой широкой и радостной из всех своих улыбок.
- Октео, пожалуйста, обними меня, мне холодно, - прошептала Пенелопа.
Доктор аккуратно помог Пенелопе сесть, сам сел рядом и обнял ее. Он страшно боялся что-то сломать, такой эфемерной была Пенелопа.
- Послушай меня. Так ты лучше поймешь, что я говорю, - зашептала Пенелопа. У доктора по позвоночнику прошел холодок.
- Мне слишком тяжело Октео. Конечно, пятьдесят не возраст, но мне слишком трудно жить. Пожалуйста, я хочу, чтобы ты помог мне…
Доктор затрясло.
- Ты что такое говоришь, Пенелопа, в чем я должен тебе помогать? Ты идешь на поправку. Медленно, но идешь! - зашептал в ответ доктор.
- Помоги мне уйти, - ответила Пенелопа, - Пожалуйста, Октео, кроме тебя этого никто не может сделать.
- Я не буду этого делать! - наотрез отказался доктор.
- Это могу сделать и я, но тебе будет проще.
- Не проси, Пенелопа, я не сделаю, - доктор крепче прижал ее к себе и погладил по жестким белым волосам, - Глупенькая, ты поправишься, поверь мне, ты поправишься!
- Как может поправиться человек, которого разрезали вдоль? - возразила Пенелопа.
Она уткнулась лицом в плечо доктора и вздрагивала всем телом часто и судорожно. Доктор держался. В душе его все кипело. Как мог он помочь уйти из жизни той, которую любил? Но это могло бы быть вышей милостью. Он убил Кукбару, он виноват в том, что Пенелопа сейчас в таком состоянии. Он ее довел, и добивать просто не имеет права.
- Это не мыслимо! - доктор все же не сдержался и из его глаза быстро скатилась слезинка и запуталась в бородке.
- Я, наверное, и правда, требую от тебя невозможного, прости, - сказала Пенелопа после очень продолжительной паузы, - Я по жизни желаю чего-то не реального. Как Алиса в стране чудес. Я там побывала, но там и осталась. Я уже не смогла вернуться, мне очень жаль. Ты не представляешь, как я жалею! Я сделала не правильный выбор. Еще тогда, ночью. Я после нашего с тобой разговора сдуру попробовала проникнуть в пограничье еще раз, уж больно соскучилась по опытам. Я так жалею об этом!
Мне хочется сейчас выйти отсюда. Пройтись по какому-нибудь парку. Уже опадает листва, я слышу ее запах в воздухе. Хочу быть с тобой.
Ты обнимаешь меня, а я не чувствую ничего, во мне больше нет сил, ни единой капли. Я могу только умереть. Ужасный разрыв между "могу" и "хочу"… Какая должна была бы быть фрустрация… - Пенелопа выдала подобие усмешки, - но ее нет. Сил на нее нет. Да, и на раздумья сил не так много.
Прости, я попросила тебя помочь мне… Просто больше никого нет. Уже очень давно есть только ты, Октео…
Мой путь кончается, ищи в себе силы двигаться по нашей стезе дальше, и я умоляю тебя: не залезай больше в Пограничье, там нечего делать нормальным людям. Питать это пространство удел сновидцев, вроде Брижит. У нее много сил. Ты сделал хороший выбор, Октео, - шепот Пенелопы стал прерываться.
- Все, милая, помолчи, побереги себя, ради бога, - ван Чех погладил Пенелопу по спине.
- Нет. Я все хочу сказать, - продолжала Пенелопа, - Я чувствую, я должна все сейчас сказать.
Спасибо тебе, что ты был со мной, спасибо…
Тело Пенелопы как-то вдруг обмякло.
- Пенелопа… - прошептал доктор.
Тошнота подступила к горлу. Доктор страшно боялся мертвецов, он чуял их на расстоянии. Он и сейчас чувствовал, что обнимает уже труп. Руки Пенелопы повисли. Доктор взял ее за запястье. Пульс был очень слабый, неритмичный, сама Пенелопа была без сознания.
Ван Чех заметался. Он боялся оставить ее одну, и за дежурным доктором нужно было сбегать. Палаты не были оснащены кнопками экстренного вызова. Доктор бросил взгляд на лицо Пенелопы, она была бледна, губы медленно синели.
Ван Чех бросился икать хоть какой-то медперсонал. Доктора он нашел почти сразу. Реаниматолог и пара медсестер пытались что-то сделать. Как-то снова завести сердце Пенелопы. Спустя пятнадцать минут стало ясно, что это не кома и не клиническая, а биологическая смерть.