– Не понял.
– Траншеи раскопок расположены сеткой. Каждый участок имеет свою букву. Это помогает нам знать местонахождение каждого артефакта. Вы стоите рядом с «Ф». Видите надпись? А профессор Лавон работает на «К».
Габриэль прошел к выемке «К» и посмотрел вниз. В глубине ее, в двух метрах от поверхности земли, стоял согнувшись карлик в широкополой соломенной шляпе. Он скреб твердую подпочву маленьким ледорубом и был, казалось, всецело погружен в свою работу – впрочем, так было всегда.
– Нашли что-нибудь интересное, Эли?
Поскребывание прекратилось. Человек обернулся.
– Всего лишь несколько кусочков разбитых горшков, – сказал он. – А у вас как дела?
Габриэль протянул в траншею руку. Эли Лавон ухватился за нее и вылез на поверхность.
Они сели в тени, под синим навесом, и стали пить минеральную воду за складным столом. Габриэль, глядя на долину внизу, спросил Лавона, что он делает тут, в Тель-Мегиддо.
– Существует нынче популярная школа археологической мысли, именуемой библейским минимализмом. Минималисты, среди прочего, считают, что царь Соломон – фигура мифическая, нечто вроде еврейского короля Артура. Мы пытаемся доказать, что они не правы.
– А он существовал?
– Конечно, – сказал Лавон, – и построил город тут, в Мегиддо.
Лавон снял широкополую шляпу и стал сбивать ею серую пыль со своих брюк цвета хаки. Он, как всегда, казалось, носил на себе всю свою одежду – судя по подсчетам Габриэля, три рубашки и красный бумажный платок вокруг горла. Легкий бриз трепал его редкие нечесаные волосы. Он отбросил прядку со лба и внимательно посмотрел на Габриэля смышлеными карими глазами.
– Не слишком ли рано тебе торчать здесь в такую жару?
Последний раз Габриэль видел Лавона на больничной койке в Медицинском центре Хадассы.
– Я всего лишь доброволец. Работаю только два-три часа ранним утром. Мой доктор говорит – это хорошая терапия. – Лавон глотнул минеральной воды. – А кроме того, я считаю, что в этом месте учишься смирению.
– Каким же это образом?
– Люди сюда приходят и уходят, Габриэль. Очень давно наши предки недолго правили здесь. А сейчас мы снова тут правим. Но настанет день, когда и мы уйдем. Вопрос лишь в том, как долго на сей раз мы тут пробудем и что оставим после себя, чтобы такие, как я, люди могли это отрыть в будущем. Надеюсь, это будет нечто большее, чем отпечаток Разделительной Стены.
– Я еще не готов что-либо оставить, Эли.
– Полагаю, что да. Ты – мальчик занятой. Я читал о тебе в газетах. Для твоей работы не очень это хорошо – попадать в газеты.
– Ты ведь этим тоже занимался.
– Однажды, – сказал он, – и давно.
Лавон был многообещающим молодым археологом в сентябре 1972 году, когда Шамрон завербовал его в команду «Гнева Господня». Он был ayin – филер. Он следил за членами «Черного сентября» и изучал их привычки. Во многих отношениях его занятие было наиболее опасным, потому что он целыми днями находился на виду у террористов без всякого прикрытия. Эта работа привела к нервному расстройству и хроническим проблемам с кишечником.
– Насколько ты осведомлен о том, чем я занимаюсь, Эли?
– До меня дошли слухи, что ты вернулся в страну и это как-то связано со взрывом в Риме. Затем однажды вечером ко мне явился Шамрон и сказал, что ты гоняешься за одним юным сабри. Это правда? Неужели этот малыш Халед совершил то, что произошло в Риме?
– Он уже больше не малыш. Это он натворил то, что произошло в Риме и на Гар-де-Лион. А также в Буэнос-Айресе и Стамбуле до того.
– Меня это не удивляет. Терроризм – в жилах Халеда. Он впитал его с молоком матери. – Лавон покачал головой. – Знаешь, если бы я оберегал тебя во Франции, как это было в прошлом, ничего этого не случилось бы.
– По-видимому, это верно, Эли.
О мастерском поведении Лавона на улице ходили легенды. Шамрон всегда говорил, что Эли Лавон мог исчезнуть, пожимая вам руку. Раз в год он отправлялся в Академию учить секретам своего мастерства следующее поколение. Сыщики, которые были в Марселе, наверняка провели какое-то время, сидя у ног Лавона.
– Так что же привело тебя в Армагеддон?
Габриэль выложил на стол фотографию.
– Красивый черт, – сказал Лавон. – Кто это?
Габриэль положил на стол второй вариант фотографии.
На ней рядом с объектом сидел Ясир Арафат.
– Халед?
Габриэль кивнул.
– А какое это имеет ко мне отношение?
– Я думаю, что у вас с Халедом есть нечто общее.
– Что же?
Габриэль посмотрел вдаль, на раскопки.
Трое американских студентов присоединились к ним, ища тень под навесом. Лавон и Габриэль извинились и медленно пошли по периметру раскопок. Габриэль рассказал Лавону все, начиная с обнаруженного в Милане досье и кончая информацией, привезенной Набилем Азури из Айн аль-Хильве. Лавон слушал, не задавая вопросов, но Габриэль видел по умным карим глазам Лавона, что он уже устанавливает связь и ищет пути дальнейших разведок. Он ведь был не только мастером сыска. Подобно Габриэлю, Лавон был дитя выживших в холокосте. После операции «Гнев Господень» он обосновался в Вене и открыл маленькую контору расследований под названием «Рекламации за период войны и справки». Имея крошечный бюджет, он умудрился выследить миллионы долларов, украденных у евреев, и сыграл значительную роль в изъятии из швейцарских банков многомиллиардных сумм. Пять месяцев тому назад в конторе Лавона взорвалась бомба. Две помощницы Лавона были убиты; сам Лавон, тяжело раненный, несколько недель был в коме. Человек, заложивший бомбу, работал на Эриха Радека.
– Так ты думаешь, что Феллах аль-Тамари знала Халеда?
– Безусловно.
– Это как-то не вяжется с характером Халеда. Надо быть очень осторожным малым, чтобы столько лет оставаться в тени.
– Это верно, – сказал Габриэль, – но он знал, что Феллах погибнет при взрыве на Гар-де-Лион и его тайна будет сохранена. Она была влюблена в него, и он солгал ей.
– Я понимаю ход твоих рассуждений.
– Но главное доказательство того, что они знали друг друга, исходит от ее отца. Феллах велела отцу сжечь письма и фотографии, которые она посылала ему на протяжении многих лет. Это означает, что на них был Халед.
– Под своим именем?
Габриэль отрицательно покачал головой.
– Это представляло собой еще большую угрозу для него. Она, должно быть, называла его другим именем – его французским именем.
– Так ты думаешь, что Халед встретил девушку в обычных обстоятельствах и потом завербовал ее?
– Именно так он поступил бы, – сказал Габриэль. – Так же поступил бы и его отец.
– Он мог с ней познакомиться где угодно.
– Или они могли познакомиться где-нибудь вроде этого места.
– На раскопках?
– Она изучала археологию. Возможно, и Халед тоже. Или, может быть, он был, как ты, профессором.
– Или, может быть, она просто познакомилась с красавцем арабом в баре.
– Мы знаем ее имя, Эли. Мы знаем, что она была студенткой и изучала археологию. Если мы будем держаться Феллах, это приведет нас к Халеду. Я уверен.
– Так и держись этого направления.
– По вполне очевидным соображениям я не могу сейчас вернуться в Европу.
– Так почему не передать это в руки Службы, и пусть их сыщики поработают?
– Потому что после провала в Париже напасть на Халеда на европейской земле никто не захочет. К тому же я и есть Служба, и я передаю его тебе. Я хочу, Эли, чтобы ты нашел его. Тихонько. А на это у тебя есть особый дар. Ты знаешь, как делать подобные вещи, не поднимая шума.
– Это правда, но я поотстал на шаг-другой.
– Ты способен путешествовать?
– Если только речь не идет о насилии. Это уж твоя вотчина. Я – книгочей. А ты – еврей-боец.
Лавон выудил сигарету из кармана рубашки и закурил, оградив ее рукой от ветерка. Он с минуту смотрел на долину Джезреель, прежде чем произнести:
– Ты всегда им был, верно, Габриэль?