— Не печалься, Кавн, ты поедешь с нами.
А чтобы избежать недоразумений, объявил, что ни одна женщина не ступит на борт корабля, именуемого «Арго».
Очень обиделся Кастор:
— А Эмпуса? Как же мы с Полидевком — без кормилицы?
Язон знал: не в кормилице дело, дело в том, что кормилица приобрела для Кастора четырех прекрасных рабынь. Не было рабынь для Язона, он и сам ратовал за отплытие без женщин, только эллина оскорбил безапелляционный тон Орфея.
— Ты что же, фракиец, — взвился Язон, — распоряжаешься? Моли Зевса, что мы тебя, фракийца, взяли на корабль эллинов, но не распоряжайся.
Орфей медленно приблизился к Язону.
Назревала ссора.
Полидевк опять надел кулачные ремни. Как ни странно, у Полидевка возникло необъяснимое желание побить Язона, хотя в такой ситуации ему было бы сподручнее побить Орфея.
Тогда к ссорящимся подошел рыжий Теламон и сказал внятно:
— Прекратите. Ведь официально Библида — моя невеста. Я люблю ее — и оставляю ее. Орфей прав. На военном корабле — женщины — обуза.
Рухнула Эмпуса, разузнав о таком решении, рухнула на палубу, ворочая кобыльими очами, ухмыляясь умильно. Двуногий слон, она обгрызала ногти, хитренько поглядывая на героев. Она прекрасно сознавала: созови все население Иолка— всему населению не отодвинуть ее скалистое, пузатое тело.
Кормилица осталась на корабле, но без прекрасных рабынь.
Когда корабль отплыл так далеко, что ни один гребец не отважился бы направить одинокие весла к берегам Иолка, обнаружили Библиду. Она упряталась в глиняную бочку с вином, прикрыв бочку сверху щитом Идаса. Так и стояла много часов по горло в вине, так и лязгала зубами простуженная Библида.
Перед пиром Калаид и Зет ухитрились уворовать восемь баранов. Так прекрасно поладили вкусные животные и гвоздики: бараны прибежали за братьями на корабль, не блея.
Перед пиром Эмпуса привела двух непонятных девочек для диоскуров. Девочки стыдливо прикрывали тряпицами очи, но отдались Кастору и Полидевку без нудных уговариваний, без кокетства, безвозмездно.
Иноземцы им были любопытны.
Медея обезумела.
На этом повествовательная часть путешествия аргонавтов закончилась.
Медея обезумела, выдав Язону тайны устройства механических драконов царя Эета.
Вышагивая по своей темнице — по внутренностям храма Гекаты, — Медея не без удовольствия припоминала спектакль, скрупулезно и гениально разыгранный Язоном.
На этот раз колесница Эета прибыла под черным балдахином. Правил колесницей Абсирт, брат Медеи, скудоумный царевич. Его лицо было удлинено, как лицо щуки. Призвание Абсирта — лошади. Не будь он царевичем, лучшего конюха в Колхиде не сыскали бы и в самых отдаленных пещерах и рощах.
Поле Ареса уже огибали толпы колхов. Колхи большими плодами свисали с окружающих деревьев, колхи лягушками прыгали по окружающим горам, предвкушая зрелище.
Орфей внушал Кавну:
— Ты богато философствуешь, Кавн. Еще ни один философ не изменил положение людей; если изменил — к худшему. Существуют истины вечные: любовь, смерть, зачатье, зерно, соль. Никто не в силах поколебать эти истины. Любое философское течение — ложно. Ни единым, даже самым задушевным, словом не превратишь клопа в зерно пшеницы. Ум — это прежде всего мелодия, образ. Ни одному художнику еще не были свойственны рассуждения отвлеченные, только — сравнительные. Одна скульптура Тала полезнее, чем миллионы силлогизмов Аристотеля. Всякая философская концепция — ложна, ибо она заковывает художника, а мир — многообразнее любой концепции. Ни один человек не сумел познать себя (даже себя!), уж не говоря о мире. Задача художника — запечатлеть: как видит его зрачок, как слышит его ухо, как ощущает его кожа; тогда художник — живет и дышит, а серьезные размышления ему приписывают читатели, зрители, слушатели.
Тогда из пещеры выбежало два медных быка. Из ноздрей быков свисали треугольные знамена пламени. Быки — выли. Они бежали неумолимо на Язона. Но Язон знал: стоит легонько ударить быков по кончикам рогов, механизм сработает, послушные быки сами впрягутся в плуг.
Колхи ликовали, когда Язон, делая вид, что впрягает быков, пошевеливал руками. Театрально погоняя быков копьем, Язон пропахал борозду, бросил в борозду двести зубов дракона и, невозмутимый, направился к берегам Фазиса, на виду у многоголосой толпы, — утолить жажду.
Он бесстрастно созерцал, облизывая влажную ладонь, как на борозде вырастают воины: вот показались красные наконечники копий, вот вынырнули медные шлемы, как скороспелые мухоморы, вот — напряженные металлические лица воинов, и — сползла земля с их геометрических плеч. Язон знал: если в эту секунду швырнуть на середину борозды камень, воины выпрыгнут из борозды и приступят к взаимоистреблению.