— Включить тебе новогодний огонёк и порезать оливье?
Я бросила быстрый взгляд на ёлку. На расписные шары и пушистые гирлянды.
— Нет, — тихо сказала я. — Хочу мандаринов.
Пять минут спустя мы сидели у камина, скрестив ноги, и между нами росла горка кожуры.
Мандарины из Марокко оказались восхитительны. Оранжевые, сладкие, с кожурой, которая осыпалась сама, и я почувствовала, как мне снова становится двенадцать, а запах уносит меня прочь, в квартиру моего детства, где мы встречали праздник с мамой. И она всегда доставала хрустальные салатницы, накрывала стол белоснежной скатертью, красилась и наряжалась, хотя за столом были только мы двое. Просто потому, что был праздник.
— Расскажи, как ты отмечал Новый год в детстве, — попросила я. — Много было народу?
— Ну, Веру мы укладывали спать, естественно, — сообщил Кирилл. — И каждый раз обещали ей, что разбудим около полуночи. Один раз действительно попробовали разбудить, и она выдала мне все ругательства, которым её научили в детском саду.
Я не сдержала смех.
— Должно быть, звучало умилительно.
— Ты не представляешь.
— А остальные разы? Ты отмечал с родителями?
— Ага. У телевизора, как все. Потом с друзьями на улицах, с петардами и шампанским из горла. Потом в ночных клубах.
Я решила не говорить ему, что никогда в жизни не была в ночном клубе. Чего доброго, спохватится и отберёт у меня роман с концами. Даст дописывать какой-нибудь светской львице в стрингах… а то и вовсе без них.
— И там ты встретил Марину?
Кирилл вздохнул.
— Ты так к ней ревнуешь?
Я подняла бровь.
— Ревную? К женщине, которая стёрла мой роман, пытаясь причинить мне боль? Да если ты выберешь её, ты просто идиот.
Кирилл несколько секунд изумлённо смотрел на меня.
— Да ты смелая девочка, — наконец сказал он. — Не ожидал от тебя.
— Я ещё и не так могу, — пробурчала я. — И гладью вышиваю. И вообще.
Он засмеялся.
— Да ты просто кладезь непознанного.
— Мы знаем друг друга третий вечер, — тихо сказала я. — Естественно, мы не знаем друг о друге ничего.
Кирилл поворошил дрова в камине длинным бронзовым стержнем.
— Можно подумать, если я узнаю твой любимый цвет, твой знак Зодиака и дату твоего первого поцелуя, между нами образуется особая духовная близость.
— А вдруг?
Кирилл медленно покачал головой.
— Ты, наверное, права, — негромко сказал он. — А я был дураком, что попробовал сделать из тебя влюблённую в меня по уши девочку. Попробуем поддерживать деловые отношения. Тёплые, но… деловые.
В груди вдруг встал ком. Я ему не нравилась. Я всё-таки ему не нравилась.
— Деловые, — эхом повторила я. — Дружеские.
— Редакторские.
Чёрт. Он умел делать больно.
Я сжалась перед камином, подтянув колени к груди. Вырез платья обнажил ногу до верха бедра, но мне было плевать.
Я успела забыть, каково это, когда парень, компания которого кружит тебе голову, говорит, что вам лучше остаться друзьями. Но ощущение было таким же острым, как в выпускном классе, когда я набралась смелости пригласить понравившегося мне мальчика на танец, а он…
Сказал, что я очень милая, но он не заинтересован. Ну бывает.
Но больно всё равно.
Мы молча сидели у камина. Близко — и далеко.
Я машинально очистила и съела ещё один мандарин — и поймала взгляд Кирилла на своей груди.
— Слушай, как это вообще называется? — не выдержала я. — Дарить мне платье, флиртовать, пялиться, на руках нести в постель, а потом говорить «останемся друзьями»? Тебе кто-нибудь говорил, что ты…
На лице Кирилла появилось опасное выражение.
— Да-да?
— Ничего, — буркнула я. — Я не говорю подобных слов вслух. Просто я разочарована. Вот.
Кирилл прищурился.
— Хорошо. Скажи мне сама, что мне делать? Если я вынужден следить за симпатичной девчонкой двадцать четыре часа в сутки, а она не то, чтобы совершенно ко мне холодна?
— Может, для начала не спать в одной постели?
Кирилл покачал головой.
— Исключено.
— Ну, тогда будет неловкое молчание все восемь дней, — бодро подытожила я. — Сам напросился.
Он только вздохнул.
— Зараза ты. Предпочитаешь разбитое сердце?
— Твоё? — невинно поинтересовалась я.
— Дважды зараза.
Он вдруг чуть придвинулся ко мне и обнял за плечи, сдвинув гору мандариновой кожуры в сторону.
— Такая красивая и такая колючка, — шепнул он. — Когда ты так вот мрачно поджимаешь губы, мне очень хочется тебя соблазнить, но ничего ведь не получится, ежонок.