И куда ярче, судя по хриплым вздохам Кирилла. Я подняла взгляд, стрельнув на него глазками, и чуть не расплылась в улыбке.
Пальцы, язык, руки, долгие и нежные облизывания… Кирилл несколько раз шёпотом давал мне подсказки, и я подчинялась, чувствуя, как ему нравится то, что я делаю. Глядя на него. Обожая его.
А ему было очень, очень, очень хорошо, судя по его хриплому дыханию, его руке, сжимающейся и разжимающейся на моём затылке, протяжному стону, короткому, почти просительному звуку, вырвавшемуся из приоткрытых губ…
Я закрыла глаза и взяла его в рот целиком, отпуская его на волю. Отпуская себя.
И плотина прорвалась.
Я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Дикой, глубокой, пронизывающей страсти, которая охватывает всё тело, когда интимнейшие ласки достаются не тебе, а мужчине, по которому ты сходишь с ума.
Я даже не представляла, что это может быть так же приятно, как получать удовольствие самой.
— Лира, — хрипло выдохнул Кирилл, изливаясь. — Дикий порочный ежонок.
Я бы рассмеялась, но рот был занят. Очень надёжно, пусть и ненадолго.
Наконец, слизав последнюю каплю, я перевернулась на спину и раскинула руки, выжидающе глядя на него.
Кирилл поймал мои кисти рук, не глядя, наклонился надо мной так, что мой нос упирался в его подбородок, и коротко поцеловал.
— Этой ночью я не выпущу тебя из постели, — предупредил он. — Ты совершенно сорвавшееся с цепи существо, и за тобой нужен глаз да глаз. Начинаю верить байкам о редакторах, которые сажают своих авторов в подвале на цепь.
— Можешь вырезать мне ошейник из клеёнки, — предложила я.
— Шутишь. Только кандалы и ржавые оковы, на меньшее я не согласен.
Я лежала на столе, глядя на него влюблёнными глазами, и сердце, казалось, билось быстрее с каждой секундой.
А потом я вспомнила о Марине и разом села на столе, обняв себя руками.
Чёрт. Чёрт. Чёрт!
— Снова решила, что никто никого не любит? — спросил Кирилл. Его голос по-прежнему был насмешливым, но очень мягким. — Ежонок, но надо уже наконец определиться.
— Вот сам и определяйся, — огрызнулась я. — А я… я не могу так. Что, если ты и впрямь будущий отец семейства? Который случайно ляпнул, что знает слова любви, дабы не обижать своего автора?
— А ты, конечно, никогда никого не обижаешь. И «эй, ты ошибся, я вовсе тебя не люблю!» было всего лишь сказано, чтобы разрядить обстановку.
Я прикусила язык.
В следующий миг Кирилл сгрёб меня в объятья.
— Мы продолжим наверху, — решительно сказал он. — И вино, и взбитые сливки, и всё остальное. А если я услышу, что кто-то стесняется, испытывает глубокие моральные терзания и дикую неуверенность в себе, я просто и безыскусно её напою.
— Мне нельзя пить, — пробормотала я. — Я засыпаю после второго же бокала.
— И отлично. Поверь, я найду, чем заняться с твоим бессознательным телом.
Так. Кажется, пить этим вечером мне точно нельзя.
Хотя Кирилл, конечно же, не исполнит своей угрозы, подумала я, счастливо прижимаясь к нему, пока он нёс меня наверх. В угол… в угол, пожалуй, поставит, но уж точно никогда не причинит мне ничего плохого. Хотя что будет, если Марина и впрямь…
Но тут Кирилл, уложив меня в постель, вернулся со взбитыми сливками и новой бутылкой вина, и я отпустила эту мысль.
Завтра будет завтра.
Сегодня было сегодня.
Глава 37
Поздно вечером, разгорячённые от любви, мы лежали, прижавшись друг к другу, и я задумчиво рисовала узоры на мускулистом животе Кирилла смоченном в вине кончиком пальца.
— Ты уезжаешь из страны сразу после праздников? — спросила я.
— Как только мы сдадим текст.
— И отдадите мне миллион, — проворчала я. — Всю жизнь мечтала.
— Да уж надеюсь, — хмыкнул Кирилл. Люди годами работают, чтобы заработать подобные суммы, на случай, если ты забыла.
— Ещё скажи, что работают на настоящей работе. А писатель — что там, пять-шесть часов за клавиатурой отсидеть…
Точнее, десять-двенадцать, когда оно не идёт вот так легко. Или три-четыре — но после целого дня той самой «настоящей работы». Жертвуя своими выходными, хобби, друзьями, жертвуя всем, пока у тебя ничего, кроме твоих книг, не остаётся.
Впрочем, вот уж об этом я никому рассказывать не собиралась. Автор должен быть счастлив, приветлив и успешен. Он не имеет права быть одиноким, несчастным и далее по списку. Да и некогда, собственно: писать же надо.