Стоит всего. Всего на свете.
Даже любви Кирилла.
Вот будет весело, если мне не достанется ни того, ни другого.
Я тяжело вздохнула. Посмотрела на Кирилла. Прикусила губу.
— Ёжик, — тихо позвала я, и Кирилл вздрогнул. — Если у меня не получится, если я облажаюсь… ты меня бросишь?
Кирилл поднял бровь, оторвавшись от чужой рукописи. Его лицо вновь было спокойным.
— Хм. Ты держалась все эти дни и не ныла до шестого числа. Я потрясён.
Я возмущённо выдохнула.
— Я не ною!
— Ноешь.
— Не ною.
— Всё ещё ноешь. Да, я тебя брошу и забуду о тебе окончательно. Нет, я тебя не брошу, и мы будем вместе навсегда. Понятия не имею, я об этом вообще не думал. Выбери себе что-нибудь.
Он был невыносим.
— Но раз уж ты не хочешь, чтобы проклятый миллионер покупал тебе трусы, — заметил Кирилл, — думаю, в твоих же интересах скорее написать на последней строчке «а потом они все поженились, включая дворника» и вручить мне ослепительный результат.
Я молчала.
Кирилл вздохнул.
— Так не хочешь бросать работу? Настолько, что не бросишь её вообще?
Глава 42
Я покачала головой.
— Тогда у нас проблема, — без малейших колебаний произнёс Кирилл. — Которую, впрочем, можно решить. А можно и оставить, как есть. Первые несколько месяцев я даже буду писать тебе письма и звонить каждый день. Потом ты ко мне приедешь — и останешься. Или не останешься, и тогда я буду звонить уже реже. Тебе рассказать, что будет дальше?
— Я знаю, — мёртвым голосом сказала я.
— Знаешь. Читала. Возможно, даже ещё об этом напишешь. — Кирилл с усмешкой покачал головой. — Ты будешь счастлива написать этот чёртов роман, и дай тебе выбор: он или я, ты ведь не выберешь меня, Лира Гречко. Ты выберешь его. И мы оба это знаем.
Я открыла рот. И закрыла его.
Кирилл кивнул.
— Вот именно.
Он резко встал, выдирая оба романа из прозрачных папок. А потом подошёл к камину и бросил бумажные страницы в огонь.
Вспыхнуло пламя, жадно охватывая белые прямоугольники. Я охнула.
— Почему? За что?
— Они были недостаточно искренними, — ровно произнёс Кирилл. — Но уж ты-то никогда не врёшь, верно?
Он поднялся по лестнице, не оглядываясь.
А я…
Я не могла плакать. Мне надо было писать роман.
И сейчас, с заледеневшим сердцем, я могла это делать лучше всего.
Час спустя приехал разносчик пиццы, и, после коротких указаний Кирилла, сгрузил две коробки на кухне. Я подождала, пока там не окажется пусто, достала тарелку, и вскрыла нижнюю коробку.
Курица и ананасы. Конечно же.
Я вернулась и продолжила писать.
Семь часов вечера. Восемь часов вечера.
Половина одиннадцатого вечера.
Нам не стоило заводить роман с Кириллом вообще, холодно подумала я. Потому что когда меня не отвлекают счастье, любовь и секс, я пишу куда продуктивнее.
Другой вопрос, лучше ли?
Впрочем, трагедию и не нужно писать особенно хорошо. Просто должно быть больно. Автору, читателю, герою. Всем.
Я дописала последнюю сцену и рухнула лицом на стол.
Всё. Остался только счастливый финал, свадьба, эпилог.
В постель идти не хотелось. Мы снова поссоримся, и писать счастливый финал сделается ещё тяжелее. Уж лучше я подойду к окну и помечтаю.
Я подошла к стеклянной стене. Положила ладонь на прохладную поверхность.
Снова шёл снег. Завтра Рождество, наше, не западное. Сегодня сочельник. Может быть, стоило заказать Кириллу ещё один подарок? Сходить в ту самую белую церковь, отстоять службу, поставить свечки, положить немного денег на храм?
Обязательно. В следующее Рождество — и то, и другое. Если, конечно, Кирилл к тому времени вообще вспомнит, кто я такая.
Завтра же нужно доделать то, для чего я вообще здесь.
Ведь чудеса совершаются в Рождество.
Завтра чудо свершится для Кирилла Вяземского и Ирины. Я его совершу.
Приятно быть немного волшебницей.
Я глубоко вздохнула. Пора было идти спать.
В спальню я вошла на цыпочках.
Кирилл лежал на боку и работал за ноутбуком. Я замерла на пороге, не зная, двинуться ли в ванную или подойти к шкафу за ночной рубашкой, но тут его лицо озарилось улыбкой.
— Я не думал, что ты придёшь, — негромко сказал он. — Думал, что забьёшься в другую спальню, спрячешься под одеялом и выставишь колючки. А мне придётся ночевать тут одному.
— Я упрямый ежонок, — серьёзно сказала я. — Я отстаиваю свою территорию.
— Всегда уважал упорство.