Интересно, у местных — пиетета к князьям никакого. Хотя мужик этот, который в гиды напросился, о причине прямо сказал:
— Каждую вошь, навроде меня, мечом не зарубишь. А ногтем давить — не княжеское это дело.
Всем князьям прозвища даны. Нынешний князь — Ростик, Долгорукий тут — Гоша, а противник его давний — Изя.
У меня уши сразу торчком встали: что, и тут евреи?! Какой такой Изя? Соломонович? Давидович? Израилевич?
Не, этот — Мстиславич. Но был в русских князьях в Киеве и Давидович. И не один.
Я человек советский. В очередях вырос. Это буржуины стоят рядом, а реально — врозь. А мы, «совки» — всегда вместе. Особенно, в очереди за чем-нибудь. Поговоришь — многое узнаешь. Я говорить не могу — только слушаю. Роль у меня такая. Но всё равно — интересно. Только лектор наш обозный дошёл до особенностей «текущего момента», как нас пригласили. Точнее сказать: копьём показали. Рогатиной.
Те самые посохи, которые я во время казни у людей Ростика в руках видел. Это не «шаолинь» — это воин русский с копьём. И бьют им — обоими концами. Как это ощущается, когда по тебе хоть и не наконечником, а комлём по спине приложатся — я уже пробовал.
Когда рогатиной показывают — лучше давай быстрее. А то опять… Выкатились на смотровую площадку. Тут Юлька меня снова удивила: лопочет что-то быстро-невнятное и вытягивает из-за пазухи какую-то блямбу на цепочке. Стражник ей показывает — типа «сними и дай сюда», а она к нему придвинулась и так, не снимая, в нос сунула. Стражник, вроде, хотел что-то возразить, но нос к носу с моей горбуньей… Точнее, нос к её свёрнутому и перебитому носу с висящей на морозе каплей… Ругнулся, «проваливайте». Мы и «провалили».
Возница куда-то вправо потянул. Бормочет что-то типа: «ляди, лядские». Ругается что ли? Потом я вспомнил. Я же говорил, что у меня с памятью… несколько странновато стало.
Так вот, «Лядские» — это не дамы, это — ворота. И вовсе не от квартала «красных фонарей». Хотя на мой слух название вполне соответствует сути: в моё время там был Майдан Незалежности. С персонажами вполне соответствующими древнекиевскому духу и названию места. Но мы двинулись в другую сторону. Так и не увидал я, как моя Юлька по тому месту скачет, где через 8 с половиной веков тёзка её скакать будет.
А вообще, «лядские» — это ляшские. Польские. Вот и гадай: то ли просто выверты фонетики с грамматикой и топонимикой, то ли инстинктивное народное предчувствие кое-каких особенностей кое-какого зарубежного национального характера.
Юлька моя потянула влево. Внутри вдоль городской стены. Там впереди ещё стена поперёк — детинец. Город Владимиров. Резиденция великих князей. Именно там и всё происходит. А потом оттуда — проистекает.
Но мы пару усадьб не доехали, а повернули во двор.
Ну вот — приехали. Подворье боярское.
Глава 10
«Знал бы прикуп — жил бы в Сочи».
Или хотя бы ноги унёс.
Без оглядки.
Очертя голову.
Но тогда и жизнь моя здесь другим путём пошла бы. И не только моя.
Но — не знал. И получилось — что получилось.
Во дворе — много чего: терем в три этажа, конюшни, амбары какие-то, сараи сплошной стенкой стоят. Часовня. Или — церковь? Дворовая? Домовая? Сруб бревенчатый с крыльцом. На срубе — крыша. Четырёхскатная. На крыше — луковка. На луковке — крест. На кресте — ворона.
Вроде бы церковь. Церквей в Киеве, говорят, шесть сотен. На 50 тысяч душ. А дворов боярских в Киеве — до двух сотен. Получается: треть церквей — дворовые боярские.
Тут начинает валить из церкви народ. «Валить» в смысле — вываливаться. Задом все. Кланяются, крестятся. И выходит, следом за толпой из ворот церковных, боярыня.
«И вышел я вслед за толпой»…
Не. Не невеста. Совсем «не».
Перед ней-то все и кланяются. И кланяются, и крестятся, и к ручке прикладываются. А она… Выступает. На народ не глядит. Не то, чтобы нос задирает, а просто… сквозь. И смотрит, и идёт. Будто нет никого.
Монумент. Гегемон а-ля натюрлих. Госпожа и повелительница всея… и всего.
Юлька меня с саней сдёрнула. На колени и лицом в снег. За шиворот держит и вжимает. И сама себе под нос: «Государыня-боярыня… кормилица-поилица… заступница-благодетельница…». С чувством и с надрывом. И ведь её никто не слышит! Стало быть, искренне, от чистого сердца.
Мне это всё как-то… мордой в снег, раком кверху… Унизительно, что ли. Может, у Юльки это и от чистого сердца, но я-то тут причём? — А притом, что «ты тут никто, и звать тебя никак». Так что делай, что остальные делают. А мнение своё… И вообще — «в чужой монастырь»…