Он упирается мне в загривок правой рукой, прижимая к доскам.
«И возложил длань на выю его»… Конечно! Так же правильно! Иначе ему будет не удобно… Какая у него прекрасная ладонь! Возложенная. На меня.
Я чувствую её хватку на моей шее. Сильную, крепкую. Не допускающую никаких сомнений. Настоящая твёрдая мужская рука… У моего повелителя…
Я вижу его нечётко — слезы мешают. Слёзы — от боли, слёзы — от радости. От жары парилки. От слабости. От истощения. От истощения сил души моей. Ничего уже нет — ни страха, ни боли. Ни мыслей, ни желаний. Осталась только любовь. Любовь к нему. И надежда. Надежда на него.
Господин смотрит внимательно, напряжённо, словно ждёт чего-то.
— Ну, как ты, малой? В животе?
Какой он… Заботливый. Добрый. Милосердный…
«В животе» — это я уже знаю, так Саввушка часто спрашивал, когда я терял сознание. Я — «в животе», я — живой.
И я — твой. Весь. Душой и телом.
Сил сказать нет, просто улыбаюсь ему. Радуюсь. «И возликовали человеци…». А он — мне. Улыбается! Удивлённо-смущённо. Мой господин, мой повелитель и — смущается… Как это… мило. Как трогательно и… и душевно.
— Потерпи малой. Счас кончу. Тугой ты сильно. Целочка моя серебряная.
Толчки сзади становятся всё чаще, всё сильнее. Но боль не бесконечна, она отступает, омертвляется.
Я уже многое знаю о боли. Она — всегда проходит. Просто надо чуть потерпеть.
«Бог терпел. И нам велел».
Я прижимаюсь щекой к мокрой мешковине на банном полке и улыбаюсь: господин со мной — значит, всё будет хорошо. Господин назвал меня своим. Он принял меня. Взял. Под свою власть, в свою волю. Распростёр надо мною милость свою. Как в молитве просят: «Он — господин надо мною». Моление души искренней — исполняется. «Он — надо мной». Теперь — я не одинок. Теперь — я с ним. С господином, с господом. Мы — вместе.
Сознание уплывает, накатывает темнота, жаркая, душная, мокрая…
Пробуждение… Я долго не мог понять — где я. Потом — дошло.
Ну почему у меня в этом мире так много таких болезненных пробуждений?! Настолько болезненных…
А всё потому, Ванечка, что мир этот тебе чужой. И он тебя отторгает. И это отторжение — больно. Ведь ты — не от мира сего. Чужой чуженин. Хоть и понял тогда в темноте, в темнице, что человек сам по себе — себе же и смерть мучительная. Хоть и решился мир этот принять как свой и единственный. Хоть и кричал тогда в подземелье, в пустоте и беззвучии: «Пожалейте! Выпустите! Буду шёлковым!» Но…
Слов, согласия, желания твоего — мало. Нужно время, терпение, покорность. Дела сделанные. Служение истинное.
Ты живёшь в этом мире, не отторгаешь его, но входишь в него и душой, и разумом, и телом. И — сливаешься. С миром, с Русью. Святой и Древней. А мир — снаружи. И он тоже в тебя входит. Разными путями.
Теперь, например, через порванный анус. Больно. Но это всего лишь — боль тела. Чуть порвался «костюмчик на семиграммовой душе». Мало ли мне бывало больно по жизни? Травм, что ли, не было? Когда не только мясо рвалось, а и кости в куски ломались. А когда, в этой уже жизни — кожа слезала? Так что, боль телесная — не велика важность.
А душа?
А душа моя — «поёт и пляшет». Несколько смущённо, но радуется. «Душа ликует». От обретения опоры в этом мире, от исполнения ожиданий. У меня есть теперь человек, ради которого стоит жить. И умереть. Защитник, благодетель, повелитель. Любимый господин. Всё, что он делает — правильно. Теперь в моём здешнем существовании появился смысл — я больше не бессмысленный. Смысл — в служении. В беззаветном служении ему. Есть цель — услужить господину. Порадовать его достойным исполнением его воли. И, глядя на его одобрение, столь волнительную его приязнь, ощутить волны искреннего восторга в душе.
Хотя я несколько… смущён. Формой привнесения смысла в мою жизнь.
То есть, пытка одиночеством, темнотой, жаждой… самим собой — ожидаемо? Мучения и поучения Саввушки, с его «болезнетворным» дрючком и Спасом-на-плети — нормально? А вот проявление благосклонности господина к малолетнему рабу в такой форме… смущает?
А что говорит про этот случай русская народная мудрость?
«Вложишь в задницу — в голове прибавится».
Так что, не грусти, не пугайся, не удивляйся — у тебя типовая ситуация из национально-исторического опыта. Фольк фиксирует типичное, часто повторяющееся.
Значит, объективной новизны — нет. А субъективная… Всё когда-то случается первый раз. Снова, Ванюша, с почином тебя — с очередной дефлорацией. Это тебе не горбунью катать. Это… куда как больше новых впечатлений.