— Это что?!
А Фатима бледнеет на глазах, губы дрожат, будто ей в нос вот ту самую гюрзу суют, и тоненьким таким голосом:
— Не знаю-ю-ю.
Мне интересно стало, Юльку за рукав подтянул. У неё в руках свёрток, в свёртке какие-то стебельки, игла железная ржавая, обрывок грязной тряпки. Хрень какая-то. Мусор.
А Юлькин голос аж звенит, вся надулась, будто петух перед кукареку. Даже нос перебитый дыбом встал.
— Кто?! Ты куда смотрела?!
Да чего они завелись? Из-за мусора подерутся?
— Беги к боярыне. Нет. Я сама. Ты здесь стой.
И — фр-р-р — уметнулась. Даже тёплый платок не накинула. Фатима ножик вытащила и — на изготовку. В дверях раскорячилась. Противотанковый надолб типа: «Не подходи вражье войско — покусаю насмерть».
Я как-то и сам волноваться начал. Я же в этом мире очень много чего не понимаю. Совсем я здесь бестолковый… Как дитё малое. Может, это не мусор, а чего-то значит? Опасное, нехорошее… Ой, а если это против Хотенея?!
Тут является Юлька и боярыня с Прокопием. Значит дело серьёзное. Чтоб боярыню нашу Степаниду свет Слудовну с места поднять… Видать, на Андреевской колокола зазвонили — Киев тонет.
Боярыня к свёртку не прикоснулась, даже наоборот — руки за спину убрала. Посмотрела внимательно, головой покрутила, принюхалась. Потом стала спрашивать. Как начальнику и положено — односложно и по сути. Чувствуется многолетняя хватка.
— Кто?
Юлька с Фатимой что-то лепечут. Боярыня их и не дослушала.
— Кто входил?
— Дык, истопник дровы таскал. Дык, он дальше печки не ходил. Дык, всё под присмотром нашим неотрывным, безоглядным…
— Кто ещё?
Тут у Юльки глаза округлились, и она едва выдохнула:
— Господин Хотеней Ратиборович со своим… с Корнеем.
Тут я и услышал… И понял. Понял, что вот такая киевская боярыня преклонных годов небольшой разбойный ватажок может запросто… выражениями разогнать.
Говорят, русская ненормативная лексика — от татар. Отнюдь-с. Татар ещё нет, а лексика уже есть. Причём значительно более богатая, чем в моей прошлой жизни. С привлечением персонажей из Ветхого Завета и сказочных животных.
Вы вообще представляете себе интимные отношения волшебной птицы Сирин с легендарным Змеем Горынычем о трёх головах посреди отары страдающих острой формой диареи овец праотца Иакова? Причём, после его известной драки на боженькином крыльце, где ему ногу попортили?
Пока я эту картинку… с хромающим по продукту овечьей жизнедеятельности праотцом… пытаюсь непротиворечиво построить у себя в голове и как-то… гармонизировать, боярыня перевела дыхание, подумала и продолжает:
— Наговор. На него? (Это про меня.)
— Дык…
— В печь (это про свёрток). Стой. Нельзя. В три платка и в выгребную яму. Палкой. Затолкать поглубже.
— А может попа позвать? Ну, покропить…
— Бегом (и мне, с очень убедительной интонацией в командирском голосе). Сдохнешь — шкуру спущу.
И удалилась. Монументально.
А я ничего не понимаю. В который раз в этом сумасшедшем мире. Который теперь мой единственный и родной. К которому я всей открытой душой своей. Который я пытаюсь понять и принять. В котором стараюсь раствориться и слиться. Всосаться и рассосаться.
Ну и как это сделать в условиях сплошных непоняток?
«Наговор»… Заговор, выговор, приговор… — знаю. Даже — оговор. А вот «наговор»…
Какая-то форма колдовства? — Сюда по реакции окружающих… что-то вроде проклятия. Кто-то меня проклял. Дурень какой-то. Или — дура. А придурок Корней материальную часть этого проклятия, свёрток с мусором, носитель, так сказать, и выразитель потусторонний сущности, принёс и сунул куда-то в избе. И будут мне от этого всякие гадости-неприятности. Затрясёт меня трясучка и залихоманит лихоманка.
Дурдом. Детский сад. Страшилки в песочнице. Дикость дикая и суеверия глупые. Хоть плачь, хоть смейся.
Во-первых, я в это не верю. Вообще. Следовательно, во-вторых, на меня эта хрень в принципе подействовать не может. Потому что вся эта трахомудрия действует только на искренне в неё верующего. Причём только после того, как ему о соответствующем ритуале убедительно доложили.
Как говаривала моя дочка: «все проблемы — между ушами». А уж эта — точно. Только там. Между дикими суеверными немытыми ушами.
Дамы мои после ритуального утопления мусора в дерьме усидеть спокойно не могут. Раз попа звать не велено — сами свечку от лампадки зажгли, пошли по всем углам.