И на всякие жизненные случаи смотреть исключительно с точки зрения «промысла божьего».
Ребёнок набегался по весенним лужам, кашляет, жар. Надо идти в церковь, молиться, на последнюю медяшку заказывать молебен, ставить свечку, носить вериги? Или купить, согреть и дать дитятке горячего молока, малины?
А если, не дай бог, умер? Иншалла, «на все воля божья»? Или — «Сам дурак, не досмотрел! Детям нужна целая, не дырявая обувь»?
Церкви строить или антибиотики изобретать? На всё-то ресурсов не хватит.
Хочешь принять этот мир — повторяй православный вариант «аллах акбар».
«Научи дурака молится — он и лоб расшибёт». Научишься. И долгое ещё время будешь здесь дураком. Будешь «расшибать лоб», выстаивать заутрени и обедни, вечери и всенощные. Будешь время своё, утекающую единственную жизнь, измерять прочитанными «Богородицами» и «Верую».
Так и проведёшь — на коленях, ползком, в молитве.
И это — хорошо! Ибо жизнь человеческая земная есть лишь тяжкое испытание, ниспосланное нам господом!
Классификационный заезд. Перед жизнью истинной, небесной. Чем скорее закончится это тестирование — тем лучше.
А ещё — увешаться иконками, крестиками, ладанками, оберегами… На грудь — мешочек с бумажкой. В бумажечке здешними каракулями что-то типа: «Не тронь стрела калёная, не коснись сабля булатная…».
И верить, верить, верить. Истово, искренне, самозабвенно — это поможет, сохранит, спасёт…
Домовому — молочка в блюдечке. «Чур-чур, поиграй и нам отдай». Баба с пустыми вёдрами — дороги не будет, чёрная кошка — поворачивай, соль рассыпали — придумай повод для ссоры. И ещё десятки, сотни…
Кто-то из отцов-мыслителей Русской православной церкви писал уже в начале 20 века:
«Сила и распространённость сих примет и предрассудков среди народа русского столь велика, что следует говорить не о христианской вере с некоторыми суевериями, а о двоеверии русском».
Может, и не слово в слово, но о двоеверии — точно помню. Это после семи с лишним веков христианской проповеди от моего нынешнего времени! А сейчас, вот прямо тут — вообще… И мне во всё это надо верить. Как верят все здешние. Верить — как они.
Ведь я же хочу принять этот мир!
«Делай как они, говори как они, думай как они, будь как они. Станешь — ими. Своим среди своих».
Причём верить, как неофиту, надо вдвое. Искренне, всей душой, каждую минуту…
И, вполне возможно, от этого помереть.
Реально — сдохнуть.
От какого-нибудь там сглаза или отворота с наворотом. От заговора, который отнюдь не есть группа лиц, составляющих и реализующих замысел преступного деяния, а тряпка с мусором, которую, например, мои дамы недостаточно глубоко запинали в местном сортире.
Либо — не верить. Тоже — до донышка души. Послать все эти идиотизмы с маразмами. Опять-таки — искренне, от всего сердца. Тогда…
Тогда я в этом мире — чужой. Поскольку — «все туда, а я обратно». Все — в церковь, а я — дело делать. А они что — бездельничают?! Они там самое главное в жизни дело делают — богу молятся! «Ибо всё в руце божьей. И даже волос с головы не упадёт без божьего соизволения».
Они там это «соизволение» на коленях, в слезах… А я, дурень, почему-то сам, в меру собственного разумения…
Все от бабы с пустыми вёдрами — подальше, а я к ней — поближе и под рубаху. И плевать что там в вёдрах…
И сыпется вся ассимиляция. Включая моё обретённые в этом мире место и путь служения. А если я этот мир не принимаю, то и он меня…
По левой ноге прошлась… нет, не судорога, так, воспоминание о судороге. Об одной из судорог. От которых я просыпался и кричал, выл в подземелье, в темноте, в одиночестве, сам себе…
Стоп. Как сказала Скарлет О'Хара: «Я подумаю об этом завтра».
На завтра, вздрюченные вчерашним событием служанки, начали форсировать моё выздоровление.
Фатима, при своём гаремно-служивом происхождении, естественно, оказалось кое-какой массажисткой. Гаремного толка. Когда эта башня ходячая взгромоздилась мне на поясницу, я, было, решил — всё, смерть моя неминучая настала.
Но под присмотром Юльки процесс пошёл. Меня даже перевернули на спину и прошлись и с этой стороны. Глубоко и вдумчиво. С комментариями и пожеланиями. И по отсутствующему брюшному прессу и по очень «не очень» бицепсам с трицепсами. А что Фатима сделала с моими постоянно после темницы сводимыми судорогой бёдрами и икрами…