Я вспомнила разумную розу с двенадцатью, что ли, корневищами. Так же льнула. Улыбнулась: профессора боятся студенты, а всяческая растительность от него явно без ума. И он сейчас совсем не похож на строгого сухаря-преподавателя, на сурового завкафедрой и даже на мировое светило. Скорее уж напоминает юного Дугала с фотографий, по самую макушку увлеченного, азартного… и очень симпатичного.
Лепестки ткнулись ему в щеку, он отодвинул их, пощекотал пальцем, будто утешая, и вдруг посмотрел прямо на меня. Удивленно приподнял бровь.
— Что такое, мисс Блер? Вам весело? Да уж, могу себе представить, как это выглядит. Смотри, детка, эта женщина, которая стоит в болотных сапогах и почти-вечернем платье с целым букетом ботанических редкостей посреди неизвестного болота, находит нас забавными.
— И милыми, — не стала отпираться я. — Знаете, доктор Норвуд, я перестаю жалеть, что мы не попали в Эдинбург. Там было бы гораздо унылее, чем здесь. Кстати, платье совсем не вечернее.
— Совсем-не-вечернем, — согласился он. — И очень патриотичном. Как раз для шотландских болот. А я тем временем не перестаю изумляться происходящим с вами странностям. Но сейчас важнее другое. Пурпурницы стебельчатые не живут без подходящего грунта дольше двух часов.
— Кто нам мешает набрать грунта здесь? Вы же можете сделать емкость?
— Не спасет. В этой почве слишком мало магии. Ей нужно больше, так что поторопимся.
— Тогда вперед, — согласилась я.
Знала бы, какую скорость он способен развить по этим кочкам и в этих ужасных сапогах — поостереглась бы соглашаться! Со стороны, наверное, мы смотрелись крайне забавно, но мне было не до смеха. Профессор несся вперед, как скоростной поезд, я же напоминала себе болтающийся позади древнего паровоза вагон, подпрыгивающий и жалобно кренящийся на каждом стыке старых ржавых рельсов, то есть каждой кочке или луже. Ноги в сапогах высохли, а потом вспотели, и, кажется, я натерла обе пятки до волдырей. Смотреть по сторонам и даже вперед больше не было сил, все уходили на то, чтобы не споткнуться и не рассыпать «букет ботанических редкостей».
Я поняла, что мы куда-то пришли, только уткнувшись в серовато-белый шерстяной бок толстой флегматичной овцы. Овца потянулась мордой к стеблям и кустикам в моих руках, я отпихнула:
— Куда лезешь! Жуй то, что под копытами! — и наконец-то подняла голову, осматриваясь.
Мы стояли на пологом склоне холма, заросшего изумрудной травой. Под ногами не хлюпало и не чавкало, болота расстилались внизу бескрайней буро-лиловой равниной с зеркальными проблесками воды. К нам заинтересованно подтягивались овцы, их паслось здесь десятка два. И, честное слово, если бы не куча наверняка вкусной по их меркам зелени в руках, я сейчас обняла бы первую попавшуюся овцу, села с ней рядом на травку и сказала: «Конечная. Поезд дальше не идет!»
— Ну что, рискнем? — спросил профессор, когда перед нами наконец раскрылся портал. — Руку, мисс Блер. Надеюсь, на этот раз нас не унесет куда-нибудь в Килиманджаро.
— Рассыплю, — коротко сказала я. Он хмыкнул, кажется, с ноткой одобрения и крепко взял меня за локоть.
Мы шагнули в портал одновременно.
Не знаю, чего я ждала, но вряд ли мы оказались в Килиманджаро. Впрочем, если и так — просторная светлая теплица уж точно была не тем местом, из которого придется выбираться с приключениями. Я не сдержала облегченного вздоха, а профессор унесся куда-то, бросив:
— Подождите пять минут!
Наверное, побежал устраивать пурпурницу в подходящий грунт.
Вряд ли вся охапка редкостей у меня в руках требовала такого же немедленного внимания, но все же не стоило бросать ее где попало. Иначе разве профессор попросил бы меня ждать? Должен ведь он понимать, что после такого приключения девушке нужно помыться и переодеться, а не стоять дура дурой посреди чужой теплицы, грязной, в болотных сапогах и воняя болотной тиной. Хотя, может, и не понимал, для него самого приоритеты явно расставлялись иначе.