Выбрать главу

Влюбленные

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВСТРЕЧИ НА ДЕВИЧКЕ

Шагая по Большой Пироговской к Девичьему Полю, Костя всякий раз нетерпеливо поглядывает вперед. Стоит ему свернуть в сквер напротив Олсуфьевского переулка, как в то же время (с запозданием очень редким) на противоположном конце аллеи появляется девушка в клетчатом пальто нараспашку.

Вот и сегодня…

Поскрипывает под микропоркой только что просеявшийся последний мартовский снежок. Хорошо, почерпнув его ладошкой, выжимать прямо в рот ледяную, ломящую зубы влагу. Снежок мягким серебром оттенил черноту ветвей, притих на бровях девушки, отчего ее глаза потемнели и светятся глубоким озерным блеском.

Они встречаются на развилке аллей и, бегло взглянув друг на друга, расходятся в противоположные стороны.

«Почему мы так часто встречаемся? Случайность? Конечно!» И Костя старается не думать о девушке. Но встречи стали его занимать. Хочется, поравнявшись с девушкой, крикнуть ей что-нибудь дружески-беззаботное, метнуть заранее припасенным снежком — берегись! Наверно, он так бы и поступил, если бы однажды не глянул в ее настороженно-внимательные глаза близко-близко, в глаза, точно пропустившие его сквозь себя…

Если в первые дни Костя уносил с собой облик незнакомки всего лишь на десяток метров, то с приближением весны это расстояние стало возрастать в геометрической прогрессии: девушка в клетчатом пальто нараспашку (ей, казалось, всегда было жарко!) незримо шла рядом, вместе с ним входила в больничную палату, где лежал его друг однокурсник Ладо Квачадзе, проникала в стены академии, и Костя, задумавшись, начинал ощущать как бы разлитое вокруг себя свечение ее глаз.

— Ты чего улыбаешься? — спросил его как-то в такую минуту Денис Решетов, конопатый здоровяк с Южного Урала.

— Тебя увидел.

— А ну не темни… Почему меня не берешь к Ладо?

— Тебе бы не в агрономы, а в следователи! — без причины вспылил Костя и взъерошил рукой густые, торчком растущие волосы. — Сиди в читалке, чем колесить туда да обратно. Будешь на зачетах молоть вроде Славки Дупака: «Существуют два способа посева семян — гнездовой и полосатый».

Денис оглушительно захохотал.

Добродушного Дениса легко было провести. Но не таков был Ладо.

— О! Ты один? Почему опять один? — воскликнул он, едва Костя переступил порог палаты.

— Денис грызет науку, а ты рубай свои лепешки, — Костя извлек из кармана чурек, который ему удалось купить в магазине «Грузия».

— Ай, ай, бедная наука!

— Бедный Денис. Еще не известно, кто кого осилит.

— Ха-ха! — Ладо любит шутку. — А ты, я замечаю, какой-то не такой стал, Костя. Веселый! Почему?

— Ты на поправку пошел.

— Ай, ай, какой хороший друг! Спасибо, Костя! Почти каждый день стал ко мне приезжать. Тронут. Сердечно тронут. Только почему ты глазами все в коридор косишь? Не понравилась ли тебе какая-нибудь сестричка?

— О другом ты, конечно, не можешь?

— Ох, Костя, тут есть такие милые девушки! Обрати внимание, когда пойдешь мимо лаборатории. В белых халатиках, в белых шапочках. По-моему, это самый прекрасный наряд для женщины.

— Ну, это кому как, — улыбнулся Костя. — Мне больше нравится, когда… в клеточку.

— А! — Ладо с силой хлопнул его по плечу, и они засмеялись, отлично понимая друг друга…

За черемуховыми волжскими поймами, быстрыми речушками-девчушками и угористыми полями осталось родное Костино село Журавлево, откуда он грузовиками и поездом приехал в Москву. Сутолока и бензинная гарь столичных улиц повергли его, сельского жителя, в растерянность, но ненадолго. Он накупил карт столицы, путеводителей и стал часто бывать всюду, особенно в музеях. Все это бессистемно: сегодня — в Третьяковке, завтра — в Бахрушинском и Зоологическом. Заглядывал в планетарий, если путь лежал мимо. Нередко его можно было увидеть на грохочущей улице перед каким-нибудь неуклюжим древним особняком — облупившимся дворянином, — окруженном легкими современными зданиями. «Где тут ампир и где модерн?..» «Проходите, гражданин, не задерживайтесь», — вежливо провожали его милиционеры, когда он не в меру долго разглядывал гербы и флаги на фасадах иностранных посольств. Мосты через Москву-реку, театры, стадионы, выставочные залы — все входило в его планы, везде хотелось побывать. К зачетам готовился прямо в троллейбусах. С оттопанными ногами возвращался в общежитие на Лиственничной аллее и бухался на кровать. Но снились ему все-таки песчаные плесы, вересковые пригорки с искорками земляники в траве и… тишина.

Встречи на Девичке — так коренные москвичи любовно называют сквер Девичье Поле — выбили Костю из привычной колеи. Ему не хотелось больше трястись куда-нибудь в Химки, на Поклонную гору или осматривать гробницы царей в Кремле. Его тянула к себе Большая Пироговская.

«Кто она, эта девушка? Студентка или нет? Если работает, то где?.. Хотя бы самую малость узнать о ней!»

Заговорить с девушкой без всякого предлога он не решался. Для Ладо это «айн момент», а он так не может.

Косте вспомнилось, как на репетиции студенческого драмкружка режиссер заставлял его придумывать своему герою подробнейшую биографию. Роль-то досталась «без ниточки», и он пыжился-тужился, — все для того, чтобы Денис и Ладо после спектакля вдоволь натешились над его игрой. Но сейчас он вспомнил об этом уже без досады, а в голове мелькнула забавная мысль: почему бы не воспользоваться советом режиссера?

«И в самом деле! Шансов на успех теперь куда больше! Передо мной не бескровная тень, а живая девушка! Я встречаю ее. Вижу, как она идет, как она одета — значит, могу судить о ее привычках, вкусах, характере. А глаза! Это же окна, через которые видны мысли, толпящиеся в голове, — так говорил еще Бальзак!»

И он тотчас пустился брать барьеры.

«Зовут ее…»

Костя был искренне обескуражен, когда обнаружил, что далеко не всяким именем он может окрестить незнакомку. Стоило сказать Лариса — и сразу же возникал образ холодновато-вежливой, надменной девушки, столь непохожей на ту, которую он встречал. Не мог назвать и Жанной: девушка с этим именем в его представлении почему-то… курила! Почему? Он и сам это не мог объяснить. Курила сигаретку за сигареткой, нервно комкая пачку тонкими наманикюренными пальцами, и могла часами болтать об искусстве заученно-восторженными фразами. Порой одно и то же имя, но в разном употреблении рождало прямо-таки противоположные образы: так, Марией, в его понимании, могла называться лишь женщина героического склада, а Маша, Машенька, такая кругленькая и ласковая, тотчас же переносила воительницу из грозной сечи в уют домашней обстановки, где вкусно пахнет пирожками, а на ковре, перед диваном, стоят теплые, чуть стоптанные тапочки.

«Чудно!» — удивлялся Костя.

Перебрав десятки имен, от земной и телесной Матрены до полунебесной Элеоноры, он остановился на двух — Нине и Ирине, которые почему-то наиболее подходили к незнакомке. Не зная, какому из них отдача предпочтение, он так и стал называть ее двойным именем. На франко-испанский манер.