— Правда?
— Даю честное слово никогда никому не лгавшего джентльмена.
— И я тебе в тот момент нисколечко не нравилась?
— Ты — мне? О-го-го!.. Да я был рад и на порог тебя не пустить!
Маргарита Алексеевна заметно обиделась, но ненадолго.
— Когда же все это у нас началось? — спросила она.
— Не знаю.
— И ты не знаешь?
— Пожалуй… с того самого дня, когда ты пускала кораблики.
— А ты помогал мне.
— Ага…
Маргарита Алексеевна поднялась на носки и поцеловала мужа в подбородок слабым, чуть слышным прикосновением губ. Но вот их взгляды снова потянулись к телеграмме.
— Как быстро идет время… — произнес Дмитрий Антонович и отметил про себя: «И как все меняется в жизни. Ведь я, провожая Нину в институт, мечтал об этом дне! Именно о сегодняшнем! Как хотел, чтобы он скорее настал! А теперь… вроде и не рад… вроде и сожалею…» Вслух сказал: — Вот и диплом у нее уже на руках.
Маргарита Алексеевна быстро проговорила:
— А все-таки и тебе пришлось немножко отступить!
— Отступить? В чем? — Дмитрий Антонович вопрошающе дернул вверх густые с проседью брови.
— А помнишь наш спор? Нина будет хирургом. Только хирургом! Это у нас в крови! А вот и нет. И не помышляет о хирургии. Всего лишь терапевт!
— И все-таки медик, а не музыкантша!
— Еще неизвестно, в чем бы она более преуспела, если бы послушалась меня!
— Это кончилось бы для нее катастрофой!
— В чем совершенно не уверена я!..
Они снова спорили, доказывая свою правоту, но сейчас оба были слишком счастливы, чтобы ссориться из-за этого по-настоящему.
— Если ты так ненавидишь музыку, каменный ты человек, то зачем на мне женился? — уже шутливо спросила Маргарита Алексеевна.
— Кто сказал, что я каменный? — закричал Дмитрий Антонович, заключая жену в объятия… И тут же поймал себя на мысли, что и он теперь скован в своих действиях. Телеграмма, лежащая на столе, словно имела глаза и уши. Да, в присутствии Нины им придется в какой-то степени маскировать свое счастье, хотя бы ради памяти ее матери.
Дмитрий Антонович оделся и ушел, а Маргарита Алексеевна вымыла посуду, сменила халат на платье. И как-то само собой получилось, что все свои вещи она незаметно собрала возле чемоданов, которые совсем недавно были внесены сюда. Когда Дмитрий Антонович вернулся с покупками, он тотчас же обратил на это внимание.
— Ты что? — удивился он, сваливая грудой на стол кульки и пакеты.
— Не знаю, — чистосердечно призналась она, и ее светло-голубые глаза влажно заблестели.
— Глупышка…
— Наверно, нам уже никогда не будет так хорошо! — вдруг вырвалось у нее.
— Да почему? С чего ты это взяла? Все останется по-прежнему!.. — разубеждал ее он и сам не верил своим словам.
В голову лезли назойливые мысли, что, бывает, и хорошие люди не уживаются. Начнется с какой-нибудь ерунды…
«Но у нас до этого не дойдет! Не допущу! Да и что нам делить? Что?»
— Пора ехать, — объявил он, взглянув на часы.
— Дима…
— Да?
— Поезжай один.
— Почему один?
— Я буду чувствовать себя… Пойми мое положение! Ведь она ничего не подозревает. Я для нее только учительница. И вдруг… Ты встретишь ее, привезешь домой и все расскажешь. Может, даже не сразу.
— Как это не сразу?.. Глупости-глупости! Я хочу именно вдруг! Почему мы должны таиться? Да если она узнает об этом не от нас, а от соседей, то черт-те что подумает о наших отношениях! И где ты будешь все это время?.. Я не позволю, чтобы ты была где-то одна и мучилась! Знаю, какие дикие мысли полезут тебе в голову! Нет-нет, и не упорствуй! Я хочу — именно сразу!
— На перроне?
— Хотя бы и на перроне!
И Дмитрий Антонович начал раскидывать ее вещи. Доставал из чемоданов платья и развешивал их на книжные шкафы, швырял на спинки кресел сорочки, чулки, и Маргарита Алексеевна, ужасаясь его действиям и вместе с тем радуясь, что он ни на минуту не хочет оставить ее в одиночестве, собирала все это обратно, умоляла:
— Дима! Дима! Что ты делаешь? Ну, хорошо. Я согласна. Но я вовсе не хочу показаться твоей дочери неряхой!..
Они заранее приготовили стол, расставив рюмки, вазочки, кремовый торт — бледно-розовый, пышный. Шампанское убрали в холодильник.
Когда они уже садились в машину, Дмитрий Антонович спохватился:
— Ах! Забыл позвонить Андрею Олеговичу.
— Зачем?
— Как же, он давно спрашивает о ее приезде.
— Ты уверен, что они?..
— Еще сомневаешься?
— Ну, а как у Нины с тем парнем? — осторожно спросила Маргарита Алексеевна.
— С каким парнем?.. А-а! Да никак! Студенческая дружба. Они слишком разные. Я ей об этом прямо тогда сказал, и она, надеюсь, поняла. Как же быть?.. — Дмитрий Антонович поставил на землю ногу в новенькой туфле. — Вернуться и позвонить?
— Стоит ли?.. — в задумчивости обронила Маргарита Алексеевна. — Разве можно знать все наперед?
— Ладно, потом! — Дмитрий Антонович нажал на акселератор. — Вот увидишь, они так будут заняты друг другом, что на нас и внимания не станут обращать. Живите, божьи старички, как умеете. А старичкам только этого и надо! А?
— Да! — засмеялась Маргарита Алексеевна.
— А не махнуть ли нам на время отпуска на Волгу? До Астрахани и обратно! Помнишь — тебе хотелось.
— Хорошо бы! — с готовностью поддержала она и подумала: «Это будет наше свадебное путешествие».
Машина скатилась по булыжнику на асфальт и помчалась по широкому проспекту. Светлые, только что заселенные дома с балконами, тонконогие деревца с зелеными чубчиками, шеренгами выстроившиеся вдоль пути, — все было свежо, нарядно, только начинало жить, и потому так весело было смотреть по сторонам.
В цветочном киоске купили букет гладиолусов, нежных, влажных; немного помедлив, Дмитрий Антонович взял еще один — точно такой же, улыбнулся, и Маргарита Алексеевна просияла, как девушка.
Новенький зеленый «Москвич» снова влился в поток машин. До прихода поезда оставалось десять минут.
— Костя, ты не спишь? — шепотом спросила Нина, вытягивая голову из-под простыни. Она проснулась как-то вдруг, с настроением бодрым, светлым, увидела свесившуюся с верхней полки клетчатую фуражку Кости, и ей стало еще радостнее.
Костя склонил вниз голову, сонно улыбающийся, с густыми — торчком на макушке — выгоревшими волосами.
— Проснулся… — ответил хрипловатым баском и протянул Нине руку. Они долго пожимали друг другу пальцы, как бы проверяя — все ли они тут, и каждый думал в такт колесам: «Мы едем вместе! Едем вместе!..»
Слепящее солнце, пронизывая светом вагон, будто пересчитывало сосны, растущие вдоль насыпи. Нестерпимо было для глаз, как оно мелькало за медно-сизыми стволами. Нина глядела на Костю, прикусив нижнюю губу.
Костя мотнул головой: «Ты чего?»
— У тебя на щеке отпечаталась пуговица от моей кофточки.
— О-о? — Костя потер щеку. Вытянув из-за подушки кофточку, повесил ее на крючок, откуда она упала ночью.
— Это клеймо. Теперь никуда не денешься…
— Я не собираюсь.
Проводница стала разносить чай. В соседнем купе послышался шум вращающегося диска, скрежет тупой иглы и — «Одинокий я! Одинокий я!..».