— Говорите, — буркнул Костя. Он все еще никак не мог уяснить свою позицию к старичку: и осуждал его, и в чем-то понимал. Разве не об этом же они говорили в академии?..
— На пути человека много соблазнов. И часто самые благие начинания гибнут от… — старичок коснулся рукой горла, и Костя понял: это был намек на стакан водки, выпитый у цыган; покраснел. — Не надо! Опасайтесь! Помните слова профессора: «Под культурой я разумею образование не только ума, но и сердца!..» Впрочем, вам говорили, наверно, что-нибудь более свежее, современное!
Они распрощались.
Нина неотрывно глядела на приближающийся перрон. Сердце забилось сильными тугими ударами. Приближалась встреча с отцом. Как-то он отнесется к тому, что сделала она?..
Подошел Костя, и она крепко-накрепко сжала ему пальцы.
— Наклонись, — тихо шепнула, — что-то скажу.
Он приблизил к ней ухо. В сутолоке сборов никто не заметил, как она поцеловала его в висок.
ОТЕЦ И ДОЧЬ
Вагон проплыл мимо, и Дмитрий Антонович побежал вслед, проворно огибая носильщиков и их тележки, а Маргарита Алексеевна, по-прежнему испытывая неловкость, чуть поотстала и не торопилась догонять.
Едва проводница откинула площадку, как Нина спрыгнула. Отец подхватил ее за локти, но не сдержал; оба засмеялись, удерживая друг друга от падения. Обретя равновесие и отступив на шаг, Дмитрий Антонович протянул дочери букет гладиолусов.
— Рад! Поздравляю! Очень рад, дочка. С окончанием! Желаю всяческих успехов… — еще раз поцеловал и усиленно заморгал глазами: — А где же твои вещи? Что это я сразу в речи ударился! Надо вынести из вагона…
— А они уже здесь, — сказала Нина, глянув на отца исподлобья и чуть виновато.
— Здесь?
Только тут Дмитрий Антонович заметил стоящего рядом молодого человека ростом под стать себе, в темном костюме и свободно распахнутой на груди белой рубашке. Его лицо с широко расставленными черными глазами показалось ему знакомым.
«Ах, вот кто! Один из тех, что были тогда ночью? Провожающий из Тимирязевки?..»
Костя спокойно улыбался, и Дмитрий Антонович отметил про себя, что в фигуре парня исчезла некоторая сутуловатость («Возможно, я тогда его плохо рассмотрел»), загорелая шея стала крепче. Шея мужчины.
— Здравствуйте, Дмитрий Антонович! — громко произнес Костя и протянул твердую в кисти руку.
— Здравствуйте, — суховато ответил Дмитрий Антонович, поспешно высвобождая ладонь от энергичного пожатия. Коротко взглянул на дочь — Нина смотрела все так же исподлобья и словно изучала выражение его лица.
«Они приехали вместе. Что это означает?»
— Костя, ты все забрал? Ничего там у нас не осталось?
— Да нет. Все наше с нами, — ответил он, улыбнувшись.
Слова «у нас», сказанные Ниной умышленно — для отца, и весь этот диалог улыбок не ускользнули от Дмитрия Антоновича. Но он не сразу придал этому полное значение, сбитый с толку случившимся, и отыскивал глазами жену, не зная, как ему дальше быть — позвать ее, или…
Маргарита Алексеевна стояла шагах в двадцати, в сутолоке встречающих, и, нервно перебирая ремешок сумочки, пугливо глядела то на них, то на окна вагона, как бы кого-то там отыскивая.
— Маргарита Алексеевна! — неожиданно увидела ее Нина и, кинувшись к ней, закружила, осыпая поцелуями. — Вы тоже кого-то встречаете, да?
— Д-да… я… — голосом продрогшего человека проговорила Маргарита Алексеевна; у нее даже губы стали вдруг фиолетово-стылыми.
— Идемте к нам! Там папа! Идемте!.. — и Нина потянула ее за руку. — Папа, здесь Маргарита Алексеевна! А это Костя! Знакомьтесь! Костя, помнишь, я рассказывала тебе о своей учительнице музыки? Так это она самая! Папа, ты с машиной или нам взять такси?
— С машиной, — все больше холодея, ответил Дмитрий Антонович. От того приподнятого настроения, с которым он ехал на вокзал, не осталось и помину. Все складывалось не так, как он намечал.
— Ну, как вы здесь живете, Маргарита Алексеевна? Поехали с нами! Нет, нет, я не отпущу вас! Это просто, здорово, что вы оказались на вокзале! Костя! — скомандовала Нина. — Тащи багаж!
Костя легко поднял увесистые чемоданы и шагнул вперед, через рельсы, а Нина подхватила под руку отца и Маргариту Алексеевну, повела их в обход.
«Она не порвала отношения с этим парнем. Приехали вместе… Что означает «у нас»? — наслаивал одну мысль на другую Дмитрий Антонович, с неприязнью глядя на далеко обогнавшего их Костю. Ему не понравилось и то, как тот, по-хозяйски открыв багажник, совал туда чемоданы (и свой, разумеется), потом обошел вокруг «Москвича», критически попинывая скаты.
— Папа, машину может вести и Костя! У него есть права.
— Нет, — жестко ответил Дмитрий Антонович. — Я никому не доверяю руль.
Резко включил мотор, резко взял с места, сидел неестественно прямо, внутренне окаменевший, и ему через зеркальце было видно: Маргарита Алексеевна, зажатая с обеих сторон, пытается улыбаться, а на лице — вымученная гримаса.
Маргарита Алексеевна и действительно сидела как на иголках. Окажись сейчас такая возможность, она бы с радостью выскочила из машины. То, что Костя и Нина близки, она поняла сразу же, едва увидела их рядом, и теперь с обмирающим сердцем ждала, как они все вместе придут на квартиру, как Нина увидит ее вещи… Последует нелепейшее объяснение — двух парочек! — где они с Дмитрием будут просто смешны. Потешны!
— Я непременно приду в школу, Маргарита Алексеевна! Ах да, сейчас каникулы… Я приду к вам домой. Можно? Вы не переехали?.. Сейчас так много строят. В Москве просто невозможно уследить! Раз — и панорамное кино, два — и Новые Черемушки!.. А еще я вам скажу… — тут Нина наклонилась, что-то шепнула ей в самое ухо, и по тому, как Маргарита Алексеевна реагировала на это, Дмитрий Антонович понял случившееся. Первое, что он ощутил, — это был гнев. Хотелось остановить машину и наговорить резких, грубых слов и дочери, и этому развалившемуся сзади на сиденье самоуверенному нахалу!
— У-у, че-орт! — ругнулся он: машина только по счастливой случайности не врезалась в самосвал, мотнулась бешено в сторону.
— Это вы сами сплоховали, — мягко заметил Костя.
Дмитрий Антонович чуть не рявкнул: «Без указчиков знаю!» Смолчал, а в душе уже завихривалась буря. Итак, дочь не вняла его опыту, не послушалась его предостережений. Они не приедут сейчас домой втроем, он не объявит ей то непредвиденное, новое, что случилось в его жизни. Он представлял себе, как она была бы поражена, может, даже всплакнула, но потом непременно поздравила бы их. И они, сев за праздничный стол, отметили бы получение диплома, их скромную свадьбу, и вообще дивно зажили бы втроем! А теперь — все под откос! С ними едет этот четвертый — лишний! И как теперь все обернется, разве только черту ведомо!..
«Не позвонил Андрею Олеговичу — и то ладно, положение было бы почище, чем в фарсе!»
Больше всех болтая и смеясь, Нина все еще надеялась завязать общий разговор, легко перебрасывающийся, как мяч в игре, но напряжение передалось и ей. Смех стал неровным, обрывистым. Нина время от времени с испугом поглядывала на манекенно застывшую спину отца и крепко тискала руку Кости: «Держись!» А он сидел невозмутимо спокойный, даже благодушный, — до поры до времени! Нина знала за ним эту черту: терпеть-терпеть — и взорваться.