— Салют! Мы открыли никому не ведомую землю!
— Как же мы ее назовем?
— В честь первых открывателей — свободное государство Костя-Нина! И смерть тому, кто захочет нарушить его суверенитет!
— Костя-Нина — си! Янки — но!..
С разбегу кинулись в воду, вспенивая ее. Упали, чтобы плыть, но воды оказалось по колено. Захохотали и вперегонки бросились вперед, пока вода своей властной массой не замедлила их движения, не понесла, оторвав ото дна.
Плавали долго, испробовав все известные им приемы, послушно отдавались воле течения, и оно несло их. Потом Костя начал нырять. Исчезал надолго, и Нина в испуге озиралась кругом — не утонул ли? А он выныривает этаким чудищем — волосы закрывают лицо, фыркает! — бросается на нее, и она удирает, отчаянно крича, бьет воду руками, как птица-подранок. Быстрые ноги мельтешат в пузырящейся воде. Настигнув, он несет ее в глубину, посадив себе на плечо и крепко держа за похрустывающие от прикосновения тугие ноги. Вода заливает уже ему рот, глаза.
— Костя, бросай меня! Костя, не держи!
Он погружается с макушкой, удерживая ее, и выносит на мелкое место — задохнувшийся, сверкающий на солнце.
— Так нельзя! Я больше не хочу! — Нина выбежала на отмель и стала отжимать волосы, а Костя — у него только голова торчит из воды — лежит поблизости.
— Выходи! Хватит купаться! — звала она его на песок, а он не решался выйти из воды, всячески отвлекал себя от ее дразнящего тела — снова нырял, крутился винтом, поднимая мириады брызг, и только устав, покрывшись гусиной кожей, выбежал, сразу же плюхнулся грудью на песок.
Отогревались долго, посыпали друг друга струистым песочком. Солнце, поднимаясь к зениту, нестерпимо давило на темя, вызывая сонливость. Пришлось снять «флаг», отправиться дальше в плавание. И островок — теперь уже весь исслеженный босыми ногами — обезлюдел.
Нина сидела в купальнике, подложив под себя одежду. Ее круглые коленки притягивали взгляд Кости. Он греб изо всех сил, крутил головой, следя за пролетавшими низко чайками — и, вдруг кинув весла, бросался за борт, долго плавал вокруг лодки.
— Да ты что? Как можно так часто купаться? — не понимая его состояния, спрашивала Нина.
— Жарко! — смеялся он. И еще несколько раз окунулся, прежде чем они достигли ивняка.
Привязали лодку к кустам и пошли в глубь дубовой рощи.
Дубы здесь росли длинными гривами. Меж ними — заводи темной воды, расцвеченной лилиями, кувшинками и черноголовником, — мир, где в густых травах и листве неистово звенели и стрекотали птицы, стрекозы, кузнечики.
На пути встретилось несколько полян с подкошенной травой. Под раскидистыми дубами-патриархами, растущими в центре полян, дремали косцы, спасаясь от зноя. Трава подсыхала мигом, и уже можно было ее ворошить. На сучьях висели берестяные пестерьки-плетушки с едой. Кто-то бродил в кустах, собирая землянику.
Тропинка-змейка со свежими следами копыт повела их в гору, где приветливо шумели березы, а три сосны — тонкостволые, от одного корня — зонтом высились над ними. По сторонам — шиповник, волчьи ягоды.
Открылась полянка — чистая, застеленная метелкой и нежным мхом. На полянке стоял огромный чугунно-черный лобастый бык. Стоял неподвижно, приподняв морду и прислушиваясь к шагам.
Они невольно залюбовались его словно вылепленными мускулами, зеркально отсвечивавшей шерстью.
— Торо, — шутливо произнесла Нина, взмахнув в воздухе Костиной красной майкой.
Бык только качнулся, не в силах преодолеть инертность своего огромного тела.
— Торо! — громче крикнула Нина.
— Что ты делаешь?
Костя попытался вырвать майку, но Нина — точно бес в нее вселился! — выскочила вперед и побежала полукругом возле самой морды быка, не переставая выкрикивать:
— Торо! Торо! Торо!
— Нина!
Бык сдвинулся и пошел за дразнящим его человеком, пригнув до самой земли рогатую голову.
Костя осмотрелся вокруг — чем бы пугнуть? На беду — ни палки, ни ветки.
— Торо! — с отчаянной веселостью кричала Нина, делая по поляне новый полукруг.
Свирепые глаза уже близко, бык переходит на бег… И Костя, выдернув Нину за руку из-под самых рогов, повлек ее за собой назад по тропе. А бык уже настигает! Хлюпая, проседая, быстро несет он свое грузное тело. Все слышнее храп, треск сучьев под копытами. Громада набирает скорость и теперь уже несется все сокрушающим тараном!
— Нина, скорей! Скорей!
«Только бы не упасть! Не споткнуться! Растопчет!»
Наконец-то засветилось зеленоватое окошечко освещенного солнцем луга. Лишь миновали они последние деревья, как Костя что было силы рванул Нину на себя — и в сторону! И в тот же миг из-за их спин на поляну, где паслось стадо коров, вырвался разъяренный бык. Затормозил бег, пропахав дерн до черной земли. Втянул воздух. С его морды клочьями падала пенистая слюна.
— Вот ты где, Метеор проклятый!
На лужайку из болотистой низины вышла девочка в сереньком платьице с бичом, перекинутым через плечо. В руке у нее был пучок дикого лука, и она, шагая по сочной, в пояс, траве, время от времени наклонялась, чтобы сорвать под корень понравившиеся ей стебельки.
Бык угрожающе пригнул мохнатую голову.
— Девочка, не подходи! — закричала Нина.
Но та, даже не сменив своего ленивого шага, приблизилась к быку и щелкнула бичом. Бык снова замотал головой, раскидывая пену. Девочка щелкнула еще раз, коснувшись кончиком его потного бока, и бык трусливо побежал в сторону коров, где вскоре стал мирно щипать траву.
— Вот молодчина!
— Ну, спасла нас!
— Браво, тореадор!..
Костя с Ниной хохотали до слез.
— Будешь еще дразнить?
— Нет! Не буду!
А рыжая девочка смотрела на них медно-желтыми глазами — пристально, без тени улыбки.
— Он летось самого председателя чуть не забодал.
— Ну-у? Ай да Метеор!
— Костя, пойдем еще туда, дальше!
— Зачем?
— Мне хочется!
— А если опять что-нибудь случится?
— Все равно хочется!
Было что-то щекочущее, возбуждающее нервы в происшедшей стычке, и они, держась за руку, снова двинулись той же тропой. Манила неизведанность. Шли, опасливо глядя вперед на каждом изгибе тропы — вдруг еще напасть! — и пугали друг друга выкриками:
— Ой, змея!
— Гляди, рысь на сучке!
Видимо, не зря их манила к себе та полянка. Белоногие девушки-березки раскинули над ней трепетную кружевную ткань. Блекло-голубой мох, поросший травой и кукушкиным льном, ласков для ноги и податлив, зовет к себе. Ветер на одной ноте, томительно-длинной, волнующей, свистит в вершинах трех сестер сосен.
Они упали на мох.
— Ты себя видишь в моих глазах?
— Вижу.
— И я. Даже ветки и листья на фоне неба…
— Э, да тебе ни за что не побороть меня! Не вырвешься! Нет!
Костя лежал на спине, а Нина удерживала его за широко распростертые руки, смеялась. Выждав удобный момент, он изловчился, перекинул ее через себя, и тут произошло то, чего они никак не ожидали. Юбка зацепилась за что-то и распоролась, Нина, вскрикнув, вскочила на ноги, а Костя, разгоряченный борьбой и тем чувством близости, которое уже давно овладевало им, вдруг обхватил ее за обнажившиеся бедра и стал осыпать их поцелуями.