— Костя! Костя! — вырывалась Нина. — Костя! — рванулась и упала навзничь, подломленная в коленях.
Александра Климовна не на шутку всполошилась, когда молодые припоздали к обеду. Солнце пошло уже на закат, а их все нет и нет. И в печи давно еда упрела. Сердце кольнула мысль — не случилась ли беда? Вон недавно в Карево приехал моряк-отпускник. Уж какой бравый! А пошел купаться — и утонул. В океане уберегся, а в обмелевшей реке — поди ж ты! Разогревшийся, правда, был, прямо из-за стола, от гостей. Два дня искали — пропал с концом. И сеть тянули, и баграми прощупывали. А на третий день бакенщик Иван поехал фонари тушить и поддел веслом мертвое тело в тине. Мать прибежала, все деревенские. Такой плач стоял, что за версту было слышно.
Два раза Александра Климовна выбегала на кручу — нигде не видать лодку. То ли заплыли за острова, то ли привязали ее в глухой протоке.
Бабы одна за другой шли в избу, наперебой выпытывали о невестке, кто да откуда. Только она и сама-то мало что знала. Ну врачиха, Ниной звать.
— Из городских, что ли?
— Ну да.
Бабы глубокомысленно поджимали губы, покачивали головами, как бы говоря: «Ох, как-то эта себя поведет… Не везет, Александра, тебе на снох».
— Да что тут худого, коли городская? Нынче и деревенские выучатся, так домой-то на аркане тащи! А все, скажу я вам, в характере человека да в его совести!
Подбадривала себя: уж больно страшно было допустить, что и последнего сына уведут от нее. Ведь сама-то она — сдобным калачом мани — не уедет, если и будут звать. Куда на старости лет из насиженного гнезда?
— Валюшку-то, поди, жаль? — не отставали дотошные.
— Эть! Да мне-то какая печаль? Не для меня ведь выбирал. Ему бы лишь по нраву, а мне что, — отвечала она, но Валюшку и в самом деле было жалко: как-никак своя, на глазах выросла. Зря девушку обидел Костя, зря. Как почувствовала она его измену, так и сказала подружкам: «Кто первый посватается, за того и пойду». Вот и вышла за парня баламутного. Какая уж к такому любовь?..
Александра Климовна завидела их на тропе и сразу же определила — что-то у них стряслось. Какими веселыми убегали, а тут идут друг за другом поодаль. Невестка голову понурила, а сын сечет палкой репей налево и направо.
— Обед готов? — крикнул Костя еще издали.
— Как не готов! Заждалась! Всякое на ум-то лезло…
И она, делая вид, что ничего не заметила, стала рассказывать про моряка из Карева, но Нина, не слушая, торопливо исчезла за ширмой, где у нее стоял чемодан.
— Не поссорились ли? — тихо спросила мать.
— С чего бы? Давай есть. Все на стол! Где хлеб, где ложки?
— А чего она?.. Нездорова, может? — Сын, не отвечая, сам тащил все из кухни. — Не солнце ли напекло?
— Солнце. Ага, солнце… В лесу и то нет спасения.
— Да ты-то куда глядел? Разве можно городскому человеку так долго на жаре быть? — и повеселев, Александра Климовна предложила Нине: — Давай плечи сметаной намажем. Не ровен час, кожа вздуется, да облупится.
За обедом без умолку рассказывала деревенскую хронику — за год накопилось. Выпили по рюмке вина, и Нине смертельно захотелось спать. Веки так и слипались. С трудом прожевала кусок.
«Какой длинный день… Неужели это сегодня мы приплыли на пароходе?»
— Мне к четырем на партсобрание, — Костя поднялся из-за стола и глянул на Нину.
— Иди, — ответила она, не поднимая головы.
Он накинул пиджак и ушел.
«Чего это, спрашивается? Неужто так в руки взяла, что без спросу и уйти не может?» — подумала мать.
Она все еще не могла определить характер невестки. Вроде бы и обходительная, а как сын-то перед ней робеет. Видать, крепко любит. Любовь — это хорошо, да худо, когда через эту любовь человек человеком помыкать начинает.
«Надо поговорить с Костюшкой, чтобы не очень волю-то… — и тут же спохватилась: — Ой, а ладно ли это я? Сунешься — навредишь. Ну-ка, нравилось ли мне, как свекровь-то нашептывала Андрюше? А ведь и я за то же берусь. Ох, мать есть мать, и свое дитя ей всех дороже. Только и у нее есть мать, тоже, чай, сердце-то изболелось: как-то в новой семье? Не обидят ли?»
— Да сама я приберусь! Сама! Тут и делов-то на пять минут! — запротестовала Александра Климовна, когда Нина начала убирать со стола. — Ну тогда вытирай тарелки… Вот И две хозяйки в доме. Люди говорят: где две бабы, там и содом. А я так думаю: что делить-то? Было бы согласье, а эти ложки, плошки — да пропадите вы пропадом! Ведь что получается — к черепкам любовь, а к человеку нету! — косвенно намекала она на своих двух невесток. — А с кем твои родители, Нина, живут?
Узнав, что росла без матери, всплакнула.
— Вот и тебя, выходит, проклятая война коснулась. Сиротой росла. От отца какая ласка? У мужчин совсем другое понятие…
Обнять бы ее, как дочку, потужить вместе, сев рядышком, да больно уж она какая-то не здешняя. Красивую Костя взял. Видом, как из кино. Ой, по себе ли рубит дерево?..
— Костюшке-то, Нина, тоже всякое пришлось испробовать. Ведь отчего худ? Нет, худ, худ! Хоть и поправился за последние годы, до отца ему далеко. Тот был литой. Придет с тяжелой работы, и ну во дворе двухпудовкой играть! А Костя… Ну-ка, в пятом классе учился, а на работу ходил наравне со взрослыми. Сам ниже мешка, а подлазит под него, на воз вскидывает. И прицепщиком работал. Придешь на пахоту — его и не видать за пылью. Не жаловала я его, нет! Возможности такой не было. Хлеб да картошка, щи пустые. Молока разве плеснешь, чтобы замутить…
— Александра Климовна, простите… меня так и валит. На пароходе не выспалась, а тут еще солнце… — Нина слабо улыбнулась и тряхнула головой.
— Да ты иди, иди в полог! И кому какое дело? Отдыхай. — Она проводила Нину в прохладные сени. «По имени-отчеству величает, как в учреждении». — А уж я Костю наругаю. Ну-ка столько времени держал на жаре!
— Он тут ни при чем.
— Не обижает он тебя, Нина? — вдруг серьезно и прочувствованно спросила Александра Климовна.
— Зачем же? У нас все хорошо.
— Ну и ладно. Главное, чтобы у вас, а уж я… — и слезы снова заблестели у нее на глазах.
Александра Климовна спустилась во двор, села на последнюю ступеньку и горестно подперла рукой голову.
«Ох, если бы Андрюшенька был жив, кабы он вернулся, так разве бы я так цеплялась за вас?.. — К ней подошел, выгибая спину, кот Мирза. Курица Рябуха навострила глаз: не посыплет ли хозяйка зерна или картофельных очистков? — Уж мы бы с ним скоротали свою старость, не обидели бы друг дружку. Вот по этим приступочкам ты спустился тогда с мешочком, сокол мой ненаглядный, за эти ворота вышел — да и все… Будто приснился. Я, как утка подбитая, прыгаю вокруг гнезда, суечусь. А жить-то для кого?..
Вспомнив, что Ксюшка, ее напарница, хотя и получила наказ, но непременно заболтается с шоферами и не даст пойло телятам — ишь, уже мычат, бедные! — Александра Климовна сменила передник и шустро побежала по горячей пыльной дороге к ферме. Костя вернется не скоро. Нина спит. Так чего же дома-то делать? На что он нужен ей, выходной!